Десантники
Шрифт:
Операцию начали делать в полдень, а проснулся я глубокой ночью. Кругом в палатке раненых много, и смотрю, женщина рядом сидит. Оказывается, медсестру рядом посадили. Когда очнулся совсем, попросил ее: «Покажите, что вы сделали со мной!» Она простыню отвернула, я ногу стал поднимать, а она раз и сразу поднялась – со мной опять плохо…
На третий день на пароход и в Казань. А там столько госпиталей, привозят тысячи и тысячи человек. И вся братва из-под Сталинграда…
Только отошел от операции, посмотрели, оказывается в ране опилки от кости остались. Второй раз резали, опилки вытаскивали, а это еще больнее, чем при ампутации. Но потом опять гангрена пошла,
Человек шесть нас резали в тот день. Доходит очередь до меня. Лежу как в забытьи, но прямо слышу, как пилой пилят, потом стук – упало что-то… Спрашиваю медсестру, они там все из Ленинграда были: «Что упало?» – «Это ваша культя…»
Но сделали мне ногу все-таки не до конца. Всю жизнь я с ней мучаюсь. Наверное, не подложили под кость мяса как надо, и больно в протезе ходить. Хотя я перед выпиской даже танцевать пытался, и до пятидесяти лет ходил без палочки но все это через постоянную боль.
Какое моральное состояние было после ампутации?
Представь себе, не думал, что жизнь закончилась. Потому что меня сразу подхватили в комсомольскую работу – избрали секретарем комсомольской организации отделения. Какие-то поручения давали, прежде всего, просили, чтобы я не давал играть в карты.
Там ребята очень здорово играли. Так что некогда было себя жалеть.
А невесте написали?
Константин Гришанов с супругой
Когда мы прощались, она поклялась выйти за меня замуж, каким бы я ни вернулся. Но я переживал, мало ли. И когда я из казанского госпиталя ей написал, так и так, она не отказалась от своего обещания и всячески приободряла, писала, что любит и ждет. А в моем положении получить такой ответ, это очень важно. Ведь девятнадцатилетний парень, а уже без ноги. С этой мыслью трудно смириться… Но, кстати, такая история.
Месяцев пять я жил в палате с одним белорусом – Степаном. Он был активист по профсоюзной линии, а я по комсомольской. Жили дружно, читали друг другу письма. Так он взял адрес моей жены и написал ей: «Ты ему не верь! У него и руки нет…» И получаю письмо, а там… Видно, что все в слезах, плакала, когда писала. И не пойму, в чем дело. Но тут он признался: «Это я решил проверить ждет ли она тебя…» Я, конечно, сразу написал, оправдывался, но все закончилось, хорошо. Мы с ней хорошо и долго жили. Правда, она уже десять лет как умерла, а я все живу… А на этого белоруса я серьезно обиделся. С ним, кстати, тоже интересная история.
Начало войны он, будучи офицером, встретил на самой границе, чуть ли не в Брестской крепости, и у него жена с ребенком погибли в самые первые дни войны. А он воевал, пока в одном из боев ему осколком не оторвало ногу и член… Но только верх, а так все уцелело, и поэтому врачи решили ему помочь – сделать операцию по наращиванию члена.
Вырезали мышцы из-под мышки и, как шашлык делают, сформировали член… Прошло время и врачи решили проверить результат. Меня попросили дать сигнал, когда он пойдет мыться в ванную, и они пошлют девушку, которую заранее подготовили.
Так и поступили. Наконец
Какие условия были в госпитале?
Все хорошо, никаких претензий. Хоть и война, тем не менее, порядок был полный. И лечили, и кормили, и условия – все нормально. Госпиталь располагался в здании какого-то театра. И территория при нем хорошая, можно было и погулять и подышать. Поэтому мы и в город почти не ходили. А всего в госпитале лечилось больше тысячи человек, девять или десять отделений. Начальником был татарин лет за шестьдесят, так я бывало, по своей комсомольской работе к нему запросто заходил.
Курсы бухгалтеров в Казанском госпитале, 1943 год
Когда вас выписали?
В начале мая 1943 года. Переночевал в городе у этого Степана с женой, а утром на вокзал и без пересадки до Рязани. 13-го числа уже приехал домой. Я первым из нашего совхоза ушел на фронт и первым вернулся…
Решил пойти в баню, а мать повела меня с собой в женскую – еще за ребенка держала… Шел обратно, а совхоз на возвышенности, и там по пути есть такое песочное место. И у меня посреди дороги сломался протез, отвернулась стопа, а ключей с собой не оказалось. Так я до дома метров двести-триста полз по-пластунски… Вот тут-то все и увидели, что я действительно инвалид. Ведь тогда люди и не знали, что такое протез, а по моему виду и не скажешь. Я же говорю, до пятидесяти лет без палки ходил.
А я в Казани прямо во время лечения в госпитале, это дело здорово было организовано, окончил курсы бухгалтеров. И когда наш бухгалтер это узнал, то сразу сделал меня своим заместителем. А через полгода меня вдруг приглашают в райком партии и назначают заведующим райсобеса. И, кстати, такой момент.
Когда я уже работал начальником райсобеса, как-то материал на меня случайно оказался в облсобесе. Что инвалид, десантник, в то время это редкость была, и вдруг в марте 1945 года мне присылают документ: «…вам назначена персональная пенсия республиканского значения». Еще шла война, и вдруг такая пенсия. Я сам удивился, неожиданно получилось.
И вот так пошло, пошло, пошло, можно сказать, сделали из меня финансового работника. За короткий срок меня повышали с одной должности на другую:
заведующий райфинотдела, председатель районной плановой комиссии, директор заготконторы райпотребсоюза. Мне всего-то чуть за двадцать лет, образования считай, нет, но работа у меня получалась. Меня поэтому и переводили с места на место, потому что были уверены – Гришанов быстро порядок наведет!
Как вы узнали о Победе?
В то время я возглавлял районный финансовый отдел и уже был членом исполкома районного совета. И когда в шесть утра передали сообщение по радио, меня сразу вызвали в райком. Секретарь нам объявил, все, конечно, от души порадовались… И тут же все активисты разъехались по колхозам. Я был прикреплен к колхозу из Николаевки и поехал туда. Как вернулись, в райкоме человек тридцать нас собралось, и, признаюсь, выпили немного. А наутро стали работать, как и прежде, но настроение, конечно, повысилось.