Десантура
Шрифт:
Авдотья затрясла неприкрытой головой:
– Да что ты, что ты... Вовочка и муху не обидит, вона он мне как корову слечил... Что ты, что ты...
Волосы ее, в которых уже блестела седина, немытыми прядями раскидались по плечам.
– Что ты говоришь, то а? Как же он мужа моего убил? Ты ж советский человек, как такую ерунду говоришь? Он же корову!
Жук сплюнул себе под ноги:
– Корову говоришь? Корову это хорошо... Это он молодец! В сарай потаскуху. Этого в штаб.
Баба завыла, вцепившись себе в волосы. Когда двое десантников подхватили ее под
– Советский, значит, человек...
– Нет продуктов, товарищ капитан! Вообще ничего нет. Так, по мелочи насобирали, - подошел к нему начштаба батальона.
– У кого колбаса, у кого галеты. И у местных тоже ни черта нет. Все выскоблено.
Жук опять сплюнул. На этот раз от досады. Главная цель операции не была достигнута:
– А корова этой бабы?
– Нету коровы. Видимо, немцы увели.
Комбат нахмурился:
– Потери?
– Подсчеты ведем еще. Струков помощи просит. Завязли на подступах.
– Поможем. Кто командир штурмового взвода был?
– Погиб, товарищ капитан... Вместо него старший сержант Фомичев.
– Где он?
– Тут я, товарищ капитан, - откликнулся рядом стоявший Фомичев.
– Твой взвод остается здесь. Занимайте оборону. Раненых оставляем тут. Пусть отогреются ночку-другую в избах.
Фомичев приложил руку к грязной ушанке, но ответить не успел. Со стороны сарая раздался выстрел.
Командиры обернулись на звук. От сарая неторопливо отходили двое десантников.
– Что там, бойцы!
– Да бабу эту... Осколком... Случайно...
Жук поджал губы, подумал...
– Ну и черт с ней! Действуй, Фомичев! Да... Дорогу заминируй чем-нибудь...
Раненых оказалось аж шестьдесят человек.
Их растащили по уцелевшим избам.
А потом, под звуки боя, доносившиеся с той стороны Чернорученки, стали занимать окопы, брошенные немцами.
Комбат двинулся было со своим штабом обратно в лес, но его остановил крик одного из бойцов:
– Товарищ капитан, товарищ капитан! Идите скорее сюда!
Жук оглянулся на крик. Боец стоял возле немецкой траншеи, сняв ушанку и молча смотря себе под ноги.
– Что у тебя, рядовой?
– подошел капитан.
Вместо ответа десантник показал себе под ноги. На бруствер. Капитан, посмотрев туда же, побелел от увиденного...
14.
– И куда же делся наш офицер?
Тарасов хмыкнул:
– Расстреляли. А куда ж его? Мне и своих-то нечем было кормить.
– Подполковник! Вы понимаете, что нарушили все правила войны?
– в голосе обер-лейтенанта звякнул металл.
– Вы убили пленного, безоружного человека. Не лично, конечно, но по вашему же приказу! Так?
– Так, - спокойно ответил подполковник.
– А вы бы предпочли, чтобы он замерз в первую же ночь? Мне его приволокли в одних подштанниках.
– Согласно Женевской Конвенции двадцать девятого года, вы должны были обеспечить ему приемлемые условия содержания!
– Зато ваша страна ее подписала...
– криво усмехнулся Тарасов.
– И мы ее выполняем, между прочим!
– гордо сказал обер-лейтенант.
– Да. Мы видели, как вы ее выполняете. Я лично видел.
– На что вы намекаете?
– не понял немец.
– Я не намекаю, а прямым текстом говорю, что лично видел трупы попавших к вам в плен наших разведчиков.
– Идет война и здесь не санаторий, господин подполковник. Они вполне могли скончаться от ран, даже несмотря на высококвалифицированную помощь немецких врачей, - пожал плечами обер-лейтенант.
– Да... Помощь была высококвалифицированная. Даже очень. Это у ваших врачей новейшие методы лечения такие - раздевать догола, укладывать на бруствер окопа и заливать холодной водой? Общеукрепляющая бруствер метода? При этом, что бы ребята не дергались, их протыкали штыками. Это у вас вместо фиксации?
– Этого не может быть!
– возмутился фон Вальдерзее.
– Мы воюем по европейским законам, а не по азиатским!
– Да, да... Я помню... Женевскую конвенцию вы подписали, ага...
– Нет, конечно, и у нас бывают воинские преступления...
– стал оправдываться обер-лейтенант.
– Ага... Приказ о комиссарах, например. Нам политработники читали его вслух еще осенью, во время формирования бригады.
Немец аж пошел красными пятнами:
– В конце концов, это не вермахт! Это СС! В обоих Опуево стояли эсэсовские части, вы это прекрасно знаете! Солдаты они хороши, но у них бывают перегибы в отношениях с местным населением и пленными...
– А мне было без разницы, какого-такого ветеринара расстреливать. Эсесовского или из вермахта...
**
– Товарищ подполковник! Там это...
– Что?
– раздраженно спросил адъютанта Тарасов.
А причины для раздражения, честно говоря, были. По докладу медсанбата бригада потеряла уже двести сорок восемь убитых и раненых. А обмороженных - триста сорок девять. Причем, это только с тяжелыми обморожениями. Четвертой степени. А что такое четвертая степень обморожения? Это полный звездец, мягко говоря. Это когда холод убивает не только кожу и мясо, но и кости. Тарасов прошелся по лагерю санбата. Среди стонов, воплей и скрежета.
Видел, как молодой пацан с хрустом отламывал гниющие фаланги на руках, удивленно приговаривая - Надо же... Не чувствую! Надо же, а?
Были и те, кто не выдерживал. Некоторые стрелялись, нажав сочащимся красно-белесой сукровицей пальцем на спусковой крючок 'Светочки', зажатой в прикладе гнилыми, воняющими сыром ступнями.
Не рассчитали, блин... Не рассчитали... Кто мог знать наперед, что день солнцем будет растаивать снег, а ночь будет долбать тридцатиградусным морозом? Валенки промокали, утопая в демянских болотах, а потом - ночью - заледеневали, стягивая оголодавшие мышцы. И у одного за другим отрезали ноги...