Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Уже нет. Прошу прощения, что пришлось вас отрывать от…
Договорить Бальзак, разумеется, не успел – да никто его и не слушал. Наполеон – тот в последнюю очередь. Сгреб в охапку, и, не утруждая себя обращением внимания на протесты – он их никогда не замечал – унес, и спустя минуту возмущенный (но очень тихий, дабы не привлекать лишнего внимания) голос стих, затерявшись в коридоре. Достий, оставаясь ждать святого отца, заботливо собрал рассыпавшиеся по полу бумаги.
Зима в этом году случилась ранняя, внезапная – задолго до сочельника повалил снег, ударили морозы. В считанные дни вся столица оказалась словно полита сахарной глазурью. Достий теперь старался побольше времени проводить у себя или у святого отца, занимаясь там – предпочитал небольшие, но
Однако этим утром все было несколько иначе – к завтраку Его Величество спустился с озабоченным лицом, держа в руках – в кои-то веки – не смету и не приказ, а письмо.
– Что-то недоброе произошло? – тут же осведомился Бальзак, отложив вилку. Этот вопрос вызвал у Наполеона улыбку.
– Министрам моим стоило тебя не нетопырем кликать, а вороном, – заметил он. – Всегда будто первым делом беду видишь… – он сел и положил письмо перед собой. – Ничего дурного не стряслось, не беспокойтесь. А послание от Георгины. Нет, не о грибах, – поспешил добавить монарх. – Она упрашивает нас навестить ее в сочельник – а то ей, дескать, скучно ужасно, сиднем, бедная, дома сидит, «положение» изображает. Ни ей зимней охоты, ни других развлечений. С приятелями – и с теми не пображничать.
– О, бедная миледи, – посочувствовал Императрице Достий, очень живо вообразивший, до чего может дойти дело, если запереть неистовую Георгину в четырех стенах, да еще и надолго.
– Ну вот, она и зазывает к себе: пишет, мол, уж и не помнит, когда слышала человеческий голос, охота ей словом перемолвиться.
– Прямо-таки не помнит?- сощурился Бальзак.
– Именно. Есенка-то не говорит, а всю прислугу Герге выставила, чтобы никто не проболтался об истинном положении вещей. И кстати… – Наполеон вдруг задумался, нахмурясь. – Я знаю и еще одну причину, чтобы ответить на это приглашение согласием, – он выразительно поглядел на Бальзака, будто передавая сообщение без слов, и тот медленно кивнул.
– Да, – вслух обронил он. – Это имеет смысл.
– Что ж, тогда хорошо: я отпишу Герге, чтобы ждала нас. Скажем, через пару недель.
– Ваше отсутствие здесь не будет нежелательным?
– В сочельник-то? Шутишь? Каждый год одно и то же: все из дворца по домам разъезжаются, а мы с тобой, почитай, в одиночку кукуем. Ну, кроме того случая, ты помнишь…
– Не напоминайте, – передернул плечами Советник. – И думать о нем не хочу.
– Ну вот… Кстати, а вы чего сидите, как усватанные? – это Его Величество уже обратился к своим церковным друзьям. – Будто вас это не касается!..
– А разве касается? – сдержанно поднял брови Теодор.
– А ты, стало быть, хочешь все праздники тут пересидеть, в холоде и одиночестве, так, что ли?
– Не думаю, чтобы миледи Георгина в своем письме имела в виду нас, а…
– Ай, брось, – отмахнулся Наполеон от этих слов. – Ваш гениальный император уже все обдумал. Герге чем больше народу, тем лучше: она гостей любит, ей в радость и языком потрепать, и силой померяться. Небось, будет тебя уговаривать одолжить ей твою одежду…
– Это еще зачем?!
– А чтобы на охоту сходить: пусть все думают, это императорский духовник с двустволкой по лесу бродит, – по лицу Наполеона было невозможно понять, шутит он или говорит
Однако, прошло всего пару дней, и Достий понял, что вскоре ему удастся сравнить свои представления с реальностью: Его Величество твердо вознамерился ехать и не собирался никого из близких оставлять в столице.
– Почем я знаю, кто что выкинет, пока я буду далеко, – рассуждал он. – А ну как кто-то затеет какую пакость, да вас вовлечет? А вы народ к интригам непривычный, оно вам надо, в эдаком болоте возиться?
Достий совершенно уверенно решил, что не надо – и того же очевидно мнения был и Теодор. Поэтому в назначенный срок они были готовы, и отправились уже знакомым Достию первым курьерским – до той самой станции, где некогда они посмеивались над причудами загорской княжны, что отдала столичную карету хозяину лесопилки, дрова возить.
Уж на этот раз путешествие их проходило без приключений: как будто, подумалось Достию, у него случились каникулы, как у школяров на праздники. Тем не менее, незадолго до отъезда начался зимний пост, что предварял смену года. Как водилось у них уже не первый год, Достий с отцом Теодором проводили это время в целомудрии и воздержании. Достий за собой лишь замечал, что ему это не в тягость, достаточно было, что любимый рядом. Они со святым отцом в поезде день-деньской то читали, то тихо беседовали, не мешая своим соседям за стеной – там все продолжалась работа, и ни разу их покой не был нарушен звуками, свидетельствующими о том, что их спутники решили сделать перерыв. Даже по ночам не будили чужие сладостные исступленные стоны – а когда случалось проходить мимо соседней двери к ватерклозету, то было видно, что и Наполеон, и его Советник усердно что-то строчат, время от времени передавая друг другу какие-то бумаги и указывая отдельные места. Обмениваются деловитыми кивками и тихо беседуют, занятые важным трудом. Достий даже ощущал от такого положения дел некоторую досаду – почему-то воображалось от этого, что каникулы только у них с отцом Теодором, а спутники вынуждены продолжать трудиться. Он надеялся, что уж по прибытии все изменится – так соскучившаяся миледи и даст им погрязать в бумажной работе, как же…
Когда спустя положенный срок они очутились на станции, то оказалось, что они не будут путешествовать одни – так как путешествие вполне официальное, их сопровождал небольшой гвардейский эскорт, который Наполеон рассчитывал оставить в поселении, чтобы лишних глаз и ушей было поменьше. Их проводили, впрочем, до самых ворот усадьбы загорских князей, отсалютовали и ретировались – встречала их одинокая фигурка в белом пушистом полушубке, в которой Достий насилу узнал Есенку. Она приплясывала от нетерпения у ворот, явно загодя высматривая гостей, а когда те, наконец, объявились – едва дождалась, когда уберутся посторонние, чтобы без стеснения повиснуть у всех на шее, болтая ногами. Не умея выразить радость от встречи иными путями, лишь обнимала и улыбалась, бросая торопливые взгляды – читала по губам приветствия.
Затем, когда радость ее немного улеглась, Есенка проводила их внутрь, в знакомую уж Достию трапезную. Еще в коридоре витали доносимые оттуда аппетитные запахи – а едва войдя, Достий понял, что Георгина, оставшаяся в полнейшем одиночестве, не морочила себе голову с кухней, приспособив для поварских целей камин. Там как раз сейчас поджаривался внушительный окорок, который хозяйка периодически поливала вином – чтобы придать мясу мягкость и пряность. Однако, заслышав у дверей шум, бросила свое занятие и поспешила поздороваться – и по ее сияющим глазам Достий понял, как же ей не хватало человеческого общества. Она сгребла в медвежьи объятия его, обменялась привычными колкостями с Советником, дружелюбно ткнула кулаком в бок Наполеона, и замялась только дойдя до святого отца. Оно-то и понятно, подумал про себя Достий. Прежде им почти не доводилось общаться иначе, как по делу, и Георгина не знала, как правильно встретить этого человека. Неловкость разрешил Его Величество.