Десница Пращура
Шрифт:
Нав узнал эти вкрадчивые интонации! Асур явился на зов Альдиры, превратив Вильяру в своего медиума. Как? Почему? Не время разбираться! Только надеяться, что это ей не слишком повредит, и слушать. Очень внимательно слушать! Не упустить возможности, вовремя ввернуть своё веское слово. И так уже светлый поганец перехватил инициативу.
Альдира склонился перед Вильярой, то есть перед тем, кто говорил через неё. Склонился почтительно, но не слишком низко.
— Я поступлю, как должно, а прежде выслушаю тебя, о Асми. Почему ты, пришелец, чужак, лежишь на нашем
Вильяра ответила, горделиво вскинув голову, сияя глазами и улыбкой. Никогда прежде она так не улыбалась, не выглядела такой величественной, ошеломляюще красивой — и чужой.
— Никто не властен надо мной, о Голкира. Я сам возлёг на этот алтарь, сам пронзил себе сердце, чтобы спасти твой мир от ужасной, неминуемой гибели.
Мудрый глядел теперь исподлобья, угрожающе:
— А что за дело тебе до нашего мира, о чужак?
Улыбка Вильяры из ослепительной стала печальной:
— Я отдаю старый долг.
— Он подразумевает, что однажды едва не угробил Голкья, а теперь будто бы исправляет содеянное, — вклинился Ромига.
Альдира приоткрыл рот, собираясь что-то сказать…
— В словах Иули есть доля истины, — без тени смущения перебил его асур. — Но, если бы не я, не моя жертва, Иули давно отравили бы Голкья своим присутствием и разрушили. Я храню равновесие.
Альдира больше не гнул шею перед собеседником, ухмыльнулся дерзко:
— Не слишком-то у тебя получается, о Асми! Или ты скажешь, что миру не хватает второй, равной тебе опоры во Тьме? Ведьма Нархана случайно подсобила, но её изуверство над Иули Онгой — не совсем тот обряд, который нам всем нужен?
Вильярин голос прозвенел сталью о лёд:
— Я восхищён твоей мудростью, о Голкира! Ты снова догадался сам. А ты уже придумал, как достичь искомого?
Мудрый расхохотался, сцапал Ромигу за плечи и встряхнул так, что у того зубы лязгнули.
— Асми, ты считаешь, эта дохлятина ещё на что-то годится? Или ты знаешь, где нам взять другого Иули? Ты, правда, уболтаешь кого-то из них на добровольное жертвоприношение?
Вильяра посмотрела на Ромигу… Нет, это асур в силе взирал на подранка-нава. Вильяриными глазами, однако спутать невозможно! Ощущение присутствия ярче, чем в круге, ярче, чем во сне — и сразу же дурнотный, парализующий страх. Всё, на что Ромига оказался способен — выдержать взгляд, не зажмуриться. И то, возможно, зря.
— Он пока не убалтывается, — издевательски протянул асур. — Однако довольно будет соблюдения внешней стороны ритуала. Вильяра поможет ему лечь на алтарь и не промахнуться ножом. Заодно, она проделает с Иули то, что Иули сделали с ней самой, и тем исцелит свою рану.
— Звучит заманчиво, — хмыкнул Альдира. — Но ты не договорил чего-то важного. Ты бы не явился на мой зов и не почтил беседой, если бы не рассчитывал получить нечто от меня. Не от Иули, не от Вильяры — именно от меня. Что тебе нужно, Асми?
— Твоя догадливость продолжает восхищать меня, о Голкира! Призови алтарь Нарханы. Моя Тень подсказывает мне, что Вильяра уже пробовала, и у неё не
— Время имеет значение? — деловито уточнил мудрый, не вдаваясь в подробности.
— Для меня уже почти не имеет. Для твоего мира — чем скорее, тем лучше. Ты же не хочешь, чтобы снова началась кутерьма с Повелителями Теней и Солнечными Владыками?
— А она начнётся?
— Непременно. Одной лишь Солнечной опоры мало для истинного равновесия.
— Я услышал и понял тебя, о Асми, — сказал мудрый. — Мне нужно несколько дней, чтобы подготовиться.
— Хорошо, Голкира. За несколько дней не произойдёт ничего существенного. Я подожду.
Альдира смотрит на Ромигу: долго, пристально. У мудрого мучительно тяжёлый взгляд — и совершенно не читаемый. Лицо, тело тоже не дают никаких подсказок. Нав ждёт приговора. Ну, а чего ему остаётся ждать? Конечно, он попробует увильнуть от жертвоприношения: с Онгой же получилось. Но тогда он был в лучшей форме, и мудрые — на его стороне, а не против…
Альдира, безо всяких прелиминарий, отвешивает Вильяре мощную оплеуху. Колдунья отлетает, спотыкается, падает на лежанку. Тут же вскакивает и, рыча, кидается на обидчика. Альдира больше не бьёт её, просто отшвыривает — раз, другой, третий — и что-то истошно вопит… Поёт? Вильяра останавливается посреди комнаты, пьяно пошатываясь. Трясёт головой, хлопает глазами. Опасливо проверяет, на месте ли скула и челюсть?
— Альдира, я не поняла! Что? Здесь? Сейчас? Произошло?
— Что произошло? А… Мы тут славно побеседовали с тем, кого сказители именуют Пращуром. Вильяра, ты совсем ничего не помнишь?
Колдунья берётся за голову и со стоном садится на лежанку. Альдира присаживается рядом и обнимает её за плечи: жестом, единым для всех миров и рас. Она приникает к нему так же недвусмысленно.
Ромига убил бы их обоих, если бы мог. Не из ревности: ревновать он так и не выучился. Да и самочка голки в любовницах у нава — тот ещё анекдот. Но ядовитый сплав ярости, безнадёги, страха хочется на кого-то выплеснуть, чтобы не жёг изнутри! Больное тело едва держит накал: в ушах — звон, в глазах — круги… Ого! Здравствуй, обморок.
Он ещё слышит голоса голки, но смутно. Вильяра жалуется, что не хочет исцяться такой ценой. Альдира отвечает, мол, тоже не рад, однако нужно погадать на все возможные расклады.
И песня: на два голоса. Чьи-то ласковые пальцы гладят Ромигин лоб и виски. Нет сил отстраниться, а потом желание пропадает. Мягкие подушечки медленно обводят переносицу и дуги бровей. Скользят по скулам, вдоль челюсти — к подбородку. Касаются губ и век. Массируют уши. Безошибочно находят, где нажать, чтобы уши стали острыми, а нав подскочил, как встрёпанный… Не нажимают, плавно водят кругами, и трудно придумать что-то более расслабляющее. Он не доверяет ни голосам, ни рукам мохнатых тварей. Ещё больше опасается того, кто может явиться к нему в сон. Но передышка не просто нужна, а жизненно необходима. И он выравнивает дыхание, замедляет суматошный стук сердца, успокаивается — засыпает.