Десница Пращура

Чоргорр Татьяна

На холоду, возле родного Зачарованного Камня, мальчишка начал быстро приходить в себя. По крайней мере, удалось поднять его на ноги. И встать самому. И добрести до калитки, держась друг за друга. Калитку Рыньи благополучно открыл и закрыл, а где-то на середине второй лестницы снова скис. Пока Ромига собирался с силами, чтобы взвалить его на спину и тащить дальше, на них наскочил один из старших слуг дома Кузнеца. Этим приключение, в общем-то, и завершилось.

Брань Туньи Ромига, по большей части, пропустил мимо ушей. На вопрос, где были, ответил, что расскажет об этом мудрой Вильяре. Дошёл до комнаты, упал на лежанку и отключился: тоже, как в прошлый раз. Ощущаешь ты вредоносную магию или нет, а она вредит! И не

только она — общие условия. Когда и так-то не слишком здоров… Нав понимал: в хрустальном чертоге было слишком много Света, чтобы обошлось без последствий. Но ущерб он станет оценивать, когда отлежится. Об асуре — живом и на свободе — тоже поразмыслит позже. Скорее всего, ужаснётся. Но сейчас, уплывая в горячечный бред, он знает, что поступил единственно верно, и н'eчего об этом — пора птичек кормить.

Хор-рошие птички: белоснежный павлин и облезлый одноглазый индюк. Ромига отрывает от себя куски плоти и бросает им… Да ни капельки не больно! Зато птички либо подавятся, либо отравятся, либо — шутка Спящего — прикормятся и станут ему служить… Конечно, дурь несусветная! Наву смешно с самого себя, как с клоуна на арене. Мало ли, что не похож? Зато арена — что надо! Круг из постаментов, а на них картинно, будто сторожевые львы, возлежат белые звери Голкья. Лежат — наблюдают за кормлением птиц. А постаменты-то под зверями не простые: Камни-алтари. И не те ли самые, что запомнили вкус Ромигиной крови? Но сейчас они не претендуют, довольствуются зрелищем. Ромиге же почему-то кажется жизненно важным: сосчитать их. Он считает, а птицы, знай, требуют своего — жрать! Хлопают крыльями, щиплют клювами, отвлекают. Он раз за разом сбивается, не досчитав до трёх десятков. Забывает, откуда начал, слишком уж всё одинаковое: и Камни, и звери на них… Нет, один Камень почему-то белый, в Пещере Совета такого не было. Ромига начинает новый подсчёт с него, заметного, однако птички совсем обнаглели! Индюк сшиб с ног и целит клювом в глаза, павлин налетает на индюка сбоку — драка, вопли, когти, пух и перья кружат в воздухе. Одно перо, невообразимо громадное, опускается Ромиге на лицо, загораживая обзор. Оно, внезапно, тяжелее свинцовой плиты, и под его гнётом нав проваливается куда-то глубже, где нет зримых образов, вообще ничего…

Совсем ничего и никого! Ромига не ощущает даже присутствия поганца, который прежде обитал в этом нигде. А и правильно: сам же поганца отпустил. Зато внезапно понимает, вспоминает, что сквозь похожее нигде можно пронырнуть в любой из миров: хоть к душекраду в гости, хоть домой. Нав уже проделывал этот фокус, не отдавая себе отчёта. А когда-нибудь ещё раз проделает, сознательно и целеустремлённо. Но пока ему не хватает то ли духу, то ли дыхания, то ли чего-то ещё. Пустота выталкивает из себя, словно глубокая вода, и снова арена, алтари, птицы, звери…

Птицы насытились, отстали, исчезли. Ромига смотрит в глаза твари, сторожащей белый Камень. Взгляд её — не по-звериному осмысленный, а морда — уже не совсем морда. Звериные черты плавно и красиво — на удивление! — перетекли в черты голки. Мудрая Вильяра взирает на Ромигу высокомерно и загадочно, будто статуя сфинкса… Сфинкс и есть, с поправкой на местные реалии: звериное тело, лицо разумной. Убьёт, сожрёт — или сперва станет загадки загадывать? Молчит, смотрит…

Глава 15

Наву уютно во Тьме, первородной и вечной. После озноба и жара, после полчищ бредовых видений, Тьма ему — долгожданный отдых. Но что-то мешает почивать в объятиях родной стихии… Звуки и запахи. Телесные ощущения — неприятные!

Ну, да: правильная, здоровая регенерация именно такими обычно и сопровождается, он помнит. Он сосредоточивает внимание, где сильнее всего печёт, давит, дёргает… Едва не срывается в панику, понимая, отчего ему так темно: глаз-то у него в данный момент практически

нет. Если верить ощущениям, через некоторое время снова будут. Но это время ему предстоит как-то пережить.

Не подавая виду, что очнулся, Ромига ловит и анализирует все доступные ему сигналы внешнего мира. Он по-прежнему в доме Кузнеца, в комнате Туньи: лежит, зарытый в россыпи морского мха. Рядом — двое знакомых голки, и они мирно беседуют о делах целительских.

— Мудрая Вильяра, скажи, а Нимрин теперь точно выздоровеет? — спрашивает Рыньи. Судя по речи, сам он уже вполне оклемался после визита к асуру.

Колдунья со вздохом отвечает:

— Эх, Рыньи! Вмазала бы я тебе подзатыльника! Ума-то всё равно нет, не отшибу. Но боюсь, спугну наиневозможнейшую твою удачу! Вы же с Нимрином сунулись, куда даже мудрым ходу нет! Да ты сам любишь сказывать, какие погибельные чары оберегают такие запретные места. Вас же могло расплющить, вывернуть наизнанку, загнать живьём к щурам. Но вы оба отделались, считай, испугом!

— Нимрин — испугом? — голос подростка звенит возмущённо.

— Да, и Нимрин — тоже испугом. Иули в чертоге Асми досталось хуже, чем тебе. Но ты посмотри, как заживает обожжённое. Сравни с тем, что ты наблюдал раньше.

— Да, я вижу. Быстрее и без рубцов. Мудрая, скажи, а почему так?

— Да знала бы я, Рыньи! Иули покалечился в Светлейшем круге и едва не помер. Потом он поранился о солнечные чары ещё раз — и быстро выздоравливает. Причём, заживают у него не только новые, но и все старые болячки. Ты, наверное, слыхал: некоторые знахари лечат подобное подобным. Обычно выходит у них ерунда, но возможно, иногда такое лечение всё-таки помогает? Или дух Иули перестал стыдиться своей стихии, а тело — враждовать само с собой? Или истинное равновесие целительно для всех живых, а не только для охотников? Я не знаю, Рыньи. Но я уверена, скоро наш Нимрин очнётся и попросит еды. И прожорлив он будет, как дикая стая.

— И попрошу. И буду. Как три дикие стаи!

Радостные возгласы слились в один: возвращения больного со щуровых троп здесь нетерпеливо ждали.

— Нимрин! Нимрин! Сейчас я принесу тебе вкусной похлёбки! — мальчишка подхватывается и убегает.

А Вильяра берёт Ромигины руки в свои и говорит ему тихо, проникновенно:

— Иули Ромига, прозываемый Нимрином! Прости, что мы с Альдирой напугали тебя. Знай! Асми на алтаре больше нет, и на жизнь твою ради равновесия мы не покусимся, не совершим такого беззакония. Я, Вильяра мудрая, верна словам и клятвам, которые я прежде давала тебе. Когда ты сможешь и захочешь, я отправлюсь с тобой на ту сторону звёзд: искать твоего врага-душекрада и твой дом. А пока я помогаю тебе исцелиться.

— Я услышал тебя, о Вильяра мудрая. Пожалуйста, дай мне воды.

Колдунья начинает поить его, как, наверное, поила в беспамятстве. Но он уже сам в состоянии сесть, он берёт в руки посудину и мимо рта не промахивается. Сперва глотает жадно, потом смакует, растягивая удовольствие.

Вильяра дождалась, пока он допьёт — спросила:

— Нимрин, ты расскажешь мне, что было с тобой в чертоге Асми? Что ты там делал? Что видел и слышал?

— Нет, Вильяра, не расскажу. Это тайна: между мной и моим кровным врагом. Но ты верно сказала, что Асми на алтаре больше нет. Это я свидетельствую и подтверждаю.

К Ромигиной радости, мудрая принимает его нежелание вдаваться в подробности, как должное. То есть, ей любопытно, но с расспросами она не лезет, с ворожбой не приступает. Просто продолжает разговор.

— Альдира уверен, нашего Асми на Голкья больше нет. Он ушёл от нас и запер за собою дверь, но ключ не выбросил. Иными словами, твой кровник вернётся в обжитое логово, если захочет.

Ромига пожимает плечами, находя подобный образ действия совершенно разумным… И тут же трогает кончики ушей, убеждаясь, что они не заострились на разговор о враге.