Десять дней октября
Шрифт:
Дядя Гена вздохнул:
– Не понял ты меня, племяш… Давай по-другому объяснить попробую. Вот скажи, доводилось тебе такое видеть, что ребятенок маленький шагает, ходить только учится и – раз! в стул врезался, упал, заплакал?
– Конечно, видел, – племянник снова удивленно посмотрел на дядьку: «К чему он опять клонит?». – Полинка сколько раз стулья сшибала.
– Ну вот… Упал, значит, плачет, а тут бабуля сердобольная подскакивает, подняла дитятку и давай стул этот лупить да приговаривать: «Ах, какой стул нехороший, ах, встал он тут у нас на дороженьке, ах, вот мы ему, вот мы ему!». Видел такое?
– Ну да, и такое доводилось.
– Так
Артем засмеялся:
– Естественно, ребенок.
– А как ты думаешь, что для себя уяснит этот ребенок после того, как его бабка всю вину на стул этот несчастный свалит? А он скажет себе: «Я-то молодец, оказывается, я хожу как надо, это стул дурацкий во всем виноват». Вместо того чтобы подумать: «А вдруг это я не правильно что-то сделал? Может, мне надо учиться ходить поаккуратнее? Может, на себя лишний раз посмотреть?» Конечно, ходить нормально он рано или поздно всё же научится и стулья постоянно сшибать не будет, но потом, что бы в его жизни ни случилось, он будет думать по-прежнему: «Я-то молодец, я-то не при чем, а вот Ванька-Петька-Светка, это они во всем виноваты», поскольку не приучен он будет к себе критически относиться, к своим поступкам.
– Погоди! – поднял руку племянник. – Во-первых, я не помню, чтобы при мне кто-то наказывал стулья, в которые я врезался, когда учился ходить. А во-вторых, Эльвира это не стул, и я не просто врезался в неё сдуру. Стул никого не обманывает, он стоит и все его видят – хочешь врезайся, хочешь обходи. А она меня обманула, причем жестоко обманула!
– Не кипятись. Про стул это я так, для примера. В жизни полно других ситуаций, когда человек может уяснить, что в его проблемах виноваты все, кроме него самого. А что касается Эльвиры… Да, она не стул, так ведь и ты уже не просто ходить учишься. Ты, мил человек, уже другие уроки в этой жизни проходишь, посерьезнее. Я же тебе про принцип толкую на примере этого стула. Если ты изо всей этой ситуации с изменой жены, с предательством друга выйдешь с глубокой обидой и злостью на них – это они такие сякие, а я не при чем, то, считай, не прошел ты свой урок. Поэтому это прощение в первую очередь тебе самому нужно. Ты ещё молодой, у тебя жизнь впереди, и если не научишься это делать сейчас, то потом намного тяжелее будет. И рискуешь ты потом этот урок заново проходить, только уже, возможно, на более серьезном уровне.
– Куда уж серьезнее, – нахмурился Артем.
– Ну, брат, жизнь она разные сюрпризы может преподносить, куда серьезнее измены жены, – дядя Гена встал, подошел к печке и потрогал ладонью дымоходы. – Как думаешь, подтопить на ночь или так до утра дотянем, не замерзнем?
– Да ладно, не топи. Не зима же на улице, – Артем тоже встал с дивана.
Дядька продолжал:
– Вот представь, идет человек, а за спиной рюкзак. Как затаил на кого обиду, злость, или иной какой гнев, зависть, ревность, так, считай, положил камушек в рюкзак этот. И со временем там столько камней набирается, что дальше идти уже сил нет. Тянет рюкзак к земле, давит на плечи ношей непосильной, а человек, вместо того, чтоб сбросить всё это, упирается, кажилится, пока совсем не свалится без сил.
– И что? Как сбросить этот рюкзак?
– Простить, – дядя Гена улыбнулся. – Простить тех, на кого гнев, злость, обида. Только по-настоящему, а не формально. Чтоб зла в душе не осталось ни капли. А
– Вот, если честно, дядь Ген, то я тебя не очень понимаю с этими уроками, – Артем, задумавшись, неспешно ходил по комнате из угла в угол. – Это же не школа, в конце концов.
– А что же это? Жизнь как раз и есть одна большая и долгая школа.
– Гм, но в школе-то потом экзамены сдал и дальше, в институт, потом ещё куда-нибудь. А тут что? Рано или поздно помрешь и всё – кончились твои уроки.
– Кто знает, кончились они или нет.
– В смысле? Ты о загробной жизни, что ли?
Дядя Гена пожал плечами:
– Может, и о загробной, а может, вдруг, да и опять тут же, на земле этой.
– Ну, ты даешь! Вот договорились мы с тобой. Я там у тебя Библию видел на полке, а ты сейчас словно буддист какой-нибудь рассуждаешь или индус. Да брось ты!
– Так я ж тебе и говорю – тебе решать, как дальше жить. Это твой выбор, я ведь не настаиваю. Раз уж у нас с тобой разговор такой зашел о жизни, вот я тебе и высказал свое мнение. Поделился, так сказать, не более того. А там уж тебе решать, – повторил дядя Гена и улыбнулся. – Ну что, может, спать уже ложиться будем?
– Давай, правда, спать будем, – согласился Артем. – А то что-то у меня уже голова кругом пошла от разговоров этих.
На душе у него стало как-то не спокойно, словно взъерошил там кто-то против шерсти. В бане, да и потом, когда сидели втроем за столом и разговаривали, он немного успокоился, даже смирился с мыслью, что никого жалеть не собирается, что всё само как-нибудь устаканится, а тут дядька опять со своими стульями, уроками да рюкзаками… Разбередил чего-то, только не понятно чего…
– Да, совсем из головы вылетело, забыл сразу тебе сказать, – заглянул в горницу дядя Гена, когда племянник уже лег, – там в сумке твоей телефон, похоже, звонил пока ты в бане мылся.
Артем достал мобильник. Было два пропущенных вызова и оба от Олега. Усмехнувшись, он отключил у телефона звук и бросил его обратно в сумку: «Звонит ещё, гадёныш. Совсем совести нет. Что, ему Эльвирка не сказала, что я из дома ушел?» Повернувшись лицом к спинке дивана, он закрыл глаза и постарался выкинуть всё из головы, иначе точно не заснуть…
3 октября
– Дядь Ген, я сегодня, наверное, к Петру в гости схожу, попроведую их, – сказал после завтрака Артем. – Как-никак выходной, воскресенье, он дома должен быть, а завтра, может, на работу уйдет.
– Ну что ж, сходи… От меня привет передавай. Когда собираешься? После обеда?
– Нет, пораньше. Думаю, часов в двенадцать пойти, у них и пообедаю.
– Ночевать там останешься или обратно придешь?
– Да, думаю, засветло к тебе и вернусь. Долго сидеть не буду. Просто выйти охота, по деревне прогуляться, а то вчера почти весь день в доме просидели, проболтали с тобой, в бане только и были. Ну и повидаться с ними, конечно, охота.