Десять кругов ада

Костомаров Леонид

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Медведев сидел на скамейке и пытался мучительно вспомнить, что же случилось вот только сейчас там, в сумеречной мастерской.

Сознание подводило его, он с трудом воспринимал действительность, хотелось одного - лечь и лежать...

ВОЛЯ. НАДЕЖДА

Я очнулась от сна в испуге, ощущая, что рядом со мной кто-то лежит... Я только что ласкала этого человека, жалостливо гладила ладошкой рубец шрама на его лице... В полусне-полуяви я все еще ощущала его рядом на кровати, боясь шевельнуться во тьме. Осторожно двинула рукой... и коснулась стены. Нет никого... Странно, помнился даже стон его...

он застонал от боли... Я резко встала, подошла к иконе в переднем углу и перекрестилась... Что за сон? Явь ли? И еще из сна явилась какая-то красивая женщина в черном, она плакала... она молила меня поспешить к Ване... осеняла меня крест-ным знамением... Кто она? Вдруг за окном близко каркнул рассветный ворон... Я вздрогнула... И тут все мое существо охолонуло такой бабьей тоской, такой жалостью и любовью к этому человеку, что слезы брызнули из глаз. Вынула из-за божницы его письма, включила настольную лампу, начала их перебирать, читать... и тут поняла, что с ним беда! Он зовет к себе... Что-то стряслось... Посмотрела на ходики - пять утра... Автобус в город проходит через полчаса. Как сумасшедшая заметалась, собрала сумку, разбудила отца:

– Все, батя, я поехала!

– Куда?

– К нему... За Федей пригляди, скажи в правлении, чтобы отпуск сдвинули пораньше... отработаю.

– Не суетись, что стряслось, - отец лежал под одеялом, коснулся ее руки, как на пожар...

– Зовет он меня, приснился...

– Раз зовет - езжай... Это серьезно. Вся в мать душой... Она столько побирушек кормила... в госпитале меня нашла и выходила... Езжай... Быстрей, на автобус не поспеешь... С Богом!

ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ

Ночью домой позвонили с вахты, приехала к Воронцову женщина. Я помолчал и спросил:

– Сказали уже ей?

– Пока нет...

– Не говорите ничего, проводите ко мне домой.

– Что там опять?
– шевельнулась во сне Вера.

– Вставай, мать... Разогрей че поесть. К Воронцову приехала Надя... Сейчас приведут. Ей спать негде, переночует у нас... Утешь ее, ты уж постарайся по-бабьи...

Она робко переступила порог, поздоровалась. Солдат поставил сумку и вопросительно взглянул на меня.

– Спасибо, что проводил... свободен. Проходи, Надь, раздевайся, будь как дома.

– Что с ним?! Где он... Я ведь чую... Василий Иванович!

– Плохо, Надь... мужайся, погиб Воронцов, спасая офицера.

Ее так и шибануло о косяк двери. Задрожали губы и хлынули слезы...

Вера обняла ее за плечи, увела на кухню. Когда Надя чуток пришла в себя, уверенно проговорила:

– Я его заберу... похороню рядышком с его мамой. Это можно?

– Можно еще. Я утром позвоню в больницу своему другу главврачу и дам распоряжение, чтобы выдали урну...

– Как... урну?

– Его кремировали в морге, так мне сказал главврач. Он мужик мировой... Хирург от Бога, а ничего не смог сделать... Волков умер еще в дороге, а с Иваном возился пять часов... на операционном столе и скончался он, не приходя в сознание. Потерял крови больше трех литров... Я сам душой изболелся, как сына потерял... Все! Ужинать и спать!

– Какой ужин, кусок в горле стрянет вторые сутки... Даже в самолете не могла поесть.

Вера увела ее в зал укладывать... Я курил на кухне папиросы, одна за другой, запивая сердечными каплями, пока Вера не хватилась и не отобрала пачку.

И чую, тоже глаза мокнут, теперь уже о душе этой женщины... Это какое же надо большое сердце иметь, чтобы заочно, увидев мельком всего один раз страхолюдного Квазимоду, так полюбить и убиваться... Господи-и... Никто в мире не сможет стать рядом с русской бабой по высоте души... Никто...

ВОЛЯ. ГЛАВВРАЧ СОКОЛОВ

Она стеснительно вошла в мой кабинет и скорбно застыла у порога. На голове черная косынка, глаза опухшие, губы покусаны...

– Проходи, Надя... Он звал вас во время операции... Проходите...

Не надо было этого говорить, старый дурак, зарыдала. Я подошел, обнял ее за плечи, погладил по голове, усадил на стул и долго разглядывал, раздумывая, и наконец решился. Встал, замкнул изнутри дверь на ключ, вернулся в свое кресло и отключил телефон.

– Где он... урна. Можно забрать?

– Забрать можно, но при одном условии...

– При каком?

– Мой друг Медведев рассказал его судьбу... Сегодня десятое ноября, День милиции, - старик хирург взглянул на настенный календарь, - Медведев только что звонил мне из Зоны, начинается бунт... Я отсидел там двенадцать лет после войны... и сердце кровью обливается... Может все кончиться трагедией... я чувствую этот запах смерти... Так вот, ему о бунте ни слова, попрется туда.

– Кому - ему?

– Иван жив, он у меня дома...

– Как жив?!
– вскочила она, опрокинув стул.

– Я сделал невозможное... я все же полевой хирург, и практика у меня на фронте была уникальная, еще не таких спасал. И все же он умер в конце операции... Увезли в морг... Я сообщил об этом Медведеву. А через сутки я был на вскрытии в морге, подошел в дальний угол к нему... смотрю и глазам не верю. Простыня на груди шевелится... дышит. Чудо какое-то! Всех разогнал... Сделал уколы, перешил раны. А ночью украл! Засунул в свою машину и привез домой. В Зону сообщил, что труп кремирован... Что будем делать?

– Поехали, поехали к нему, скорее!
– Глаза ее сияли...
– Спасибо вам... я... я вам сальца пришлю деревенского...

– Пришли, сальцо я люблю, - рассмеялся я.
– Вот что будем делать, - встал и походил по кабинету, - я уже все предпринял за эти две недели. Умер у нас один бродяга... я проверил через друзей... Детдомовец, вербованный сюда на стройку... Родни нет, документы в ажуре. Местный умелец, бывший мой корешок по лагерю, который и сейчас из простой газеты червонцы делает, и никакая экспертиза их не отличает от настоящих, мне ксивы чуток подправил, влепил новое фото Ивана. Все чисто...

Только теперь у него другая фамилия... Имя осталось такое же, отчество вписали "Максимович". Забирайте! Поезд ночью, подвезу сам к вагону на машине. Слеплю все справки и направления, что везешь его в санаторий на лечение после несчастного случая на шахте. Согласны?

– Да...

– Подумайте... Если об этом узнают, нам обоим не сносить голов... Я старик, а вы молодая... вам еще жить да жить...

– Да! Да! Да! Я согласна!

– Молодчина! И где он тебя откопал такую? Мне вот не повезло. При родах померла с ребенком. А меня уже арестовали тогда. Всю жизнь бобылем. Да и кто бы стал со мной жить при такой работе, днюю и ночую тут, в больнице... А завидки берут... Сейчас обед, поехали ко мне... Им я его не отдам!