Десять лет спустя
Шрифт:
— Я знаю, что вы так думаете. Правда, я надеюсь не дожить до этого дня. К сожалению, князь, времена меняются. В годы моей молодости в России и речи не могло быть о Думе или о чем-либо подобном, а сегодня уже даже г-н Ульянов скорее политик, нежели заговорщик. По долгу моей службы, меня больше заботят террористы, чем люди типа г-на Ульянова.
— И все же вы пытаетесь его изловить?
— Тому есть другие причины.
— Не будете же вы утверждать, что охранному отделению совсем нет дела до большевиков? — спросил
— Разумеется мы занимаемся большевиками, но если из-за какого-нибудь глупейшего террористического акта я могу лишиться должности, то борьба с большевиками для меня не более, чем рутина.
— Хотите сигару? — предложил Путятин.
— Вы же знаете, я не люблю сигар, — ответил Барсукевич. — Предпочитаю папиросы.
— Угощайтесь, угощайтесь! После такого обеда нельзя отказываться от сигары. А что касается вашего пренебрежения к науке…
Возникла короткая пауза, в ходе которой собеседники прикуривали.
— Могу лишь предсказать, — продолжал Астролог, — что еще до наступления нового года у вас могут возникнуть неприятности по службе, или, по меньшей мере, вам предстоит основательная служебная суета.
— Гм! — Адольф Арнольдович впервые в жизни посмотрел на Путятина с некоторым подозрением. — Вам что-нибудь известно о готовящихся террористических актах, князь?
— Мне ничего не известно, — со свойственным ему ледяным спокойствием ответил Путятин. — Я опираюсь исключительно на науку. Кроме того, я сказал только то, что я сказал.
— В этом вероятно и заключается разница между светским человеком и служивым псом, — заметил генерал. — Не исключено, что вы говорите банальным гороскопным языком, а мне уже мерещатся заговорщики и террористы.
Путятин внимательно наблюдал за генералом. Он пытался установить, не известно ли охранному отделению о готовящемся покушении на императора.
Теперь старинные приятели сидели друг против друга, откинувшись на спинки кресел, и непринужденно покуривали. В полумраке почти пустого зала мимо них лишь изредка сновали официанты, за стойкой дремал бармен, а в дальнем углу старый китаец ненавязчиво играл на рояле.
В тот вечер Барсукевич не проболтался, но если бы за этой идиллией мог наблюдать великий князь Михаил Александрович, он вероятно бы понял, почему Сергей Николаевич Путятин так часто бывает в курсе всех новостей.
30 декабря 1905 года
В десять часов вечера г-ну Ульянову внезапно так захотелось жареных грибов и водки, что он отправился ужинать в «Корнер», даже невзирая на то, что листы белой бумаги беспорядочно лежали на его рабочем столе, и статья «Уроки московского восстания» настоятельно требовала своего завершения.
При подходе к «Корнеру» Ульянова не охватывали никакие предчувствия. Напротив: погода выдалась
Случилось однако иначе, и события этого вечера по праву нашли свое отражение в анналах истории, а точнее в секретных государственных архивах, в которых нам и пришлось покопаться, прежде чем написать эту повесть.
Неожиданности начались, едва Ульянов отдал гардеробщику пальто. Это был плохой признак. Ульянов всегда считал, что ужин в ресторане должен развиваться традиционно. В этом деле он терпеть не мог сюрпризов, особенно если они начинались прямо в вестибюле. В кругу питерских социал-демократов это считалось нехорошей приметой. «В предбаннике свежие новости о том, что в бане несвежее пиво», — любил говорить Лев Бронштейн. «Ресторан, как и театр, начинается с вешалки», — вторил ему Владимир Ульянов.
В тот вечер, едва отойдя от «вешалки», Ульянов нос к носу столкнулся с Бени. Правильнее будет сказать: они увидели друг друга, когда Бени выходил из уборной, а Ульянов стоял перед зеркалом и приглаживал волосы на затылке.
— Г-н Ульянов… блин… блин… г-н Ульянов, — возбужденно забормотал итальянец.
У него был вид человека, с которым происходит нечто экстраординарное.
— Что стряслось, любезный друг? — полюбопытствовал Ульянов. — Анжелика дала? Вы убили императора?
— Еще нет, г-н Ульянов, — торжественно изрек Бени, — но он сидит за нашим столиком!
Самые противоречивые чувства охватили Ульянова при этом известии.
— Гм, ну, пошли посмотрим! — деловито произнес он и направился в зал.
Обстановка в зале была довольно странная. За двумя или тремя столиками расположилась весьма нетипичная для невского ресторана публика. Одеты эти люди были как рабочие, но манерами походили скорее на мелких чиновников или производственных мастеров. Ульянов машинально обратил внимание на этих людей и даже подсознательно почувствовал в них легавых, но больше всего в зале «Корнера» его поразило другое.
В центре зала за столиком, к которому направился Бени, сидели три крайне мудацкого вида человека и ели сухое печенье, предварительно макая его в портвейн. Одним из этих сладкоежек был Коба. В другом Ульянов сразу узнал того самого грязного и лохматого типа, которого Лева Бронштейн напугал до полусмерти в лавке Каскада. Третьим членом сей странной компании был никто иной, как недавний похититель ульяновского чемодана.
Император то ли не заметил вошедшего в зал Ульянова, то ли не узнал его. Последнее было не так уж удивительно: сидевшие в «Корнере» жандармы также не узнали Ульянова — на имевшихся у охранки фотографиях он был запечатлен с бородкой и усами.