Десять ли персиковых цветков
Шрифт:
Я пошла на звук и, заглянув в помещение, увидела сидевшего в глубине учебной комнаты хорошенького мальчика. Хотя по меркам смертных он имел незаурядную наружность, мне он показался слишком изнеженным. Едва ли, когда он вырастет, будет так же красив, как Е Хуа. Однако в глазах ребенка сквозило знакомое мне ледяное спокойствие.
Мальчик закончил читать. Учитель открыл глаза и, бросив взгляд на учебник, произнес:
– Лю Ин, поднимись и объясни товарищам, что значит этот отрывок.
Мальчик с не по-детски серьезным лицом послушно встал. У меня дрогнуло сердце. Зрение меня не подвело: этот ребенок и впрямь земное воплощение Е Хуа. «Какой бы облик он ни принял, – подумалось мне, – я всегда его узнаю».
Медленно
По правде говоря, то были позорные воспоминания. В те времена я, по своей неопытности и под тлетворным влиянием разгильдяев соучеников, находила занятия Мо Юаня невероятно скучными. Куда интереснее казалось веселья ради перебрасываться записками с Пятнадцатым, с которым у нас имелось немало общего.
Однако умения наши были ничтожны, а знания поверхностны, поэтому в девяти из десяти случаев летящие записки перехватывал наставник. Способ наказания у Мо Юаня не менялся веками: пойманный с поличным должен был прочесть перед всеми учениками отрывок из длинной и нудной сутры. Я, несчастная, и краем глаза не видела заданных нам писаний, не говоря уже о том, чтобы цитировать их наизусть. Я мялась и заикалась. В такие моменты всегда поднимался Шестнадцатый и с легкостью зачитывал названный отрывок, вдобавок непринужденно поясняя некоторые места. Тогда любому разумному существу становилось понятно, кто тут непроходимый тупица. Я и не отрицала, как и Пятнадцатый. Нас обоих раздражал зазнайка Цзы Лань. Призвав в свидетели небеса, мы поклялись вовек не водиться с подобными умниками, затем записали клятву, оттиснули на ней свои отпечатки пальцев и закопали лист под финиковым деревом на среднем дворе.
Однако Е Хуа, блиставший сейчас умом, очень-очень мне нравился.
Я притаилась за оконным переплетом и принялась ждать окончания занятий.
Пара слуг помогла Е Хуа собрать со стола книги и письменные принадлежности и вместе с ним направилась к выходу. Я пошла за ними, все еще не представляя, как мне, непринужденно появившись, начать разговор. Я все думала, сомневалась и не могла прийти к окончательному решению.
За спиной вдруг раздались какие-то звуки. Я еще не успела подумать, а мои руки уже сами все сделали – по взмаху рукава летящие в нашу сторону камешки изменили направление и попали в растущую у обочины старую сливу.
Е Хуа обернулся на звук. Четверка сорванцов заулюлюкала и побежала, на бегу скандируя стишок:
Рис дорогой, жир дорогой, $$$$$$$$$$$$$родился Лю Ин с одною рукой! Прежде небось был чистым злом, $$$$$$$$$$$$$даром что не родился козлом! Раз искупаешь теперь ты грехи, $$$$$$$$$$$$$знай, Небеса отнюдь не глухи! Можешь ты в школе хоть гением быть, $$$$$$$$$$$$$новую руку не отрастить!В голове у меня загудело. Я перевела взгляд на правую руку Е Хуа. Проклятый Небесный владыка, чтоб под ним трон развалился! Е Хуа – его родной внук. Каким же негодяем надо быть, чтобы, отправив его на перерождение, даже не дать ему здорового тела?! Только теперь мне стало очевидно, что правый рукав Е Хуа… пуст.
Слуги преданно обступили хозяина, защищая его от нападок, и, кажется, рвались в погоню за мелкими негодниками, но Е Хуа их остановил. Лица обижавших его сопляков показались мне знакомыми. Немного порывшись в памяти, я пришла к выводу, что это были его соученики, которых я видела в классе.
Будучи довольно опытной в подобном, я понимала их чувства. Когда у самого учеба не
Е Хуа коснулся пустого рукава здоровой рукой, чуть нахмурился, но ничего не сказал и, повернувшись, пошел дальше. От взгляда на него у меня заныло сердце, но я не могла сейчас перед ним появиться из опасения напугать его попутчиков. Мне оставалось только проглотить рвущийся наружу гнев.
Я следовала за Е Хуа по пятам до самой ночи, но так и не дождалась подходящего момента, чтобы предстать перед ним в своем истинном облике. Пара его слуг ни на шаг от него не отходила, и это начинало злить. В час Собаки Е Хуа принялся готовиться ко сну. Слуги помогли ему раздеться. После того как он устроился в постели, они загасили свечи, постояли у дверей чуть меньше половины времени, необходимого для заваривания чашки чая, и, наконец, зевая, пошли спать.
Я гневно выдохнула, сняла заклятие невидимости и подсела к Е Хуа на кровать. Некоторое время я рассматривала его лицо в лунном свете, затем стянула с него одеяло, желая разбудить мальчика. Е Хуа заворочался, немного привстал и сонным голосом спросил:
– Что-то случилось?
Чуть погодя он разглядел, что рядом с ним не его слуги, а я, и онемел. Мальчик долгое время потрясенно меня рассматривал, затем снова лег и, закрыв глаза, едва слышно прошептал:
– Так я сплю и вижу сон…
В моей груди гулко застучало сердце; охваченная волнением, я опять встряхнула Е Хуа и, не успел он открыть рот, опередила его вопросом:
– Ты узнаешь меня?
Я была почти уверена, что ответом будет «нет». Только что вырвавшаяся у мальчика фраза была лишь бредом не до конца проснувшегося человека, но во мне вдруг встрепенулась такая томительная надежда, что я не смогла удержаться от вопроса.
Однако он ответил, как и следовало ожидать:
– Нет, я вас не помню. – Е Хуа чуть нахмурился и замолчал, похоже, прогоняя остатки сна. – Так я не сплю?
Я вытащила из рукава жемчужину Ночи величиной с голубиное яйцо и осветила комнату. Затем взяла Е Хуа за руку и притянула ее к своему лицу, сказав с улыбкой:
– А что, похоже на сон?
Лицо мальчика медленно залилось краской. Я очень удивилась. Неужели Е Хуа в новом перерождении так легко смутить? Я придвинулась ближе. Он отпрянул и покраснел еще сильнее. Таким Е Хуа я еще не видела, и это показалось мне крайне занимательным. Я снова приблизилась. Е Хуа отшатнулся и уперся спиной в угол. От былой бледности не осталось и следа, все его лицо алело как маков цвет, но он все равно спросил, из последних сил пытаясь сохранить невозмутимость:
– Кто вы? Как пробрались в мою комнату?
Мне пришла на ум одна история, повествующая о том, как Бай Цюлянь, дух белого карпа, влюбилась в молодого ученого Му Чаньгуна [121] . От тоски по нему она заболела, и только их встреча под покровом ночи исцелила ее. Мне вдруг захотелось подразнить юного Е Хуа. В деланом смущении прижав руки к лицу, я печально заговорила:
– Я всего лишь ничтожная бессмертная из Цинцю. Несколько дней назад из любопытства я спустилась в мир смертных, и ваша красота, ваш талант так крепко запали мне в душу, что я не могла перестать о вас думать. Тоска по вам изнурила меня, меня губит эта любовь! Не осталось мне выбора, кроме как прийти к вам ночью за утешением…
121
История из сборника Пу Сунлина «Рассказы Ляо Чжая о необычайном».