Десять талантов. Небольшие истории про больших людей

Голдовская Наталия

7 декабря 1823 стенает: «Жуковскому грех; чем я хуже принцессы Шарлотты, что он мне ни строчки в три года не напишет».

Принцесса Шарлотта – будущая императрица Александра Фёдоровна, супруга Николая I. Василий Андреевич Жуковский был её домашним учителем.

Долгожданное

Только в июне 1824 года в руки Пушкина легло долгожданное письмо. Тёплое, заботливое. В нём каждое слово – живое, пронизано любовью.

«Ты уверяешь меня, Сверчок моего сердца, что ты ко мне писал, писал и писал – но я не получал, не получал и не получал твоих писем. Итак, Бог судья тому, кто наслаждался ими».

Вот так просто и легко простил Жуковский тех, кто стоял между поэтами. И тут же обнаружил, что не терял

Пушкина из виду, следил за его стихами: «Обнимаю тебя за твоего «Демона». К чёрту чёрта! Вот пока твой девиз. Ты создан попасть в боги – вперёд. Крылья у души есть! Вышины она не побоится, там настоящий её элемент! Дай свободу этим крыльям, и небо твоё. Вот моя вера. Когда подумаю, какое можешь состряпать для себя будущее, то сердце разогреется надеждою за тебя. Прости, чёртик, будь ангелом. Завтра же твой ангел. Твои звали меня к себе, но я быть у них не могу: пошлю только им полномочие выпить за меня заздравный кубок и за меня провозгласить: «Быть Сверчку орлом и долететь ему до солнца»».

Михайловская изба

Как же вовремя пришло письмо Жуковского! Пушкину всё-таки дали отставку и сослали в Михайловское – имение его матери. Ссылка началась ссорой с отцом, которого некое официальное лицо попросило надзирать за опальным сыном, вскрывать его письма и давать отчёты о поведении.

Рассерженный Пушкин обратился с посланием к псковскому губернатору. Этот всплеск эмоций мог привести к тяжёлым последствиям. Но на помощь поэту пришёл Жуковский. Старший товарищ спокойно и терпеливо объяснял младшему: «На всё, что с тобою случилось и что ты сам на себя навлёк, у меня один ответ: поэзия. Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное; ты более нежели кто-нибудь можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рождён быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, всё твоё возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет! я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывёт, если захочет сам. Плыви, силач. А я обнимаю тебя».

Жуковский поддерживал, укреплял Пушкина-поэта: «Читал «Онегина» и «Разговор», служащий ему предисловием: несравненно! По данному мне полномочию, предлагаю тебе первое место на русском Парнасе. И какое место, если с высокостью гения соединишь и высокость цели!» «А с этим будешь недоступен и для всего, что будет шуметь вокруг тебя в жизни».

И Пушкин это услышал. Он уже раскаивался в ссоре с отцом, из-за которой родители уехали из Михайловского. Опасался, как бы глупая эта история не распространилась широко. В письме просил брата: «Скажи от меня Жуковскому, чтоб он помолчал о происшествиях, ему известных. Я решительно не хочу выносить сору из Михайловской избы».

Ожидания

На ноге у Пушкина образовалась аневризма. Каким-то образом Жуковский узнал об этом в апреле 1825 года: «Согласись, милый друг, обратить на здоровье своё то внимание, которого требуют от тебя твои друзья и твоя будущая прекрасная слава, которую ты должен, должен, должен взять… ты должен быть поэтом России, должен заслужить благодарность – теперь ты получил только первенство по таланту; присоедини к нему и то, что лучше ещё таланта, – достоинство! Боже мой, как бы я желал пожить вместе с тобою, чтобы сказать искренно, что о тебе думаю и чего от тебя требую. Я на это имею более многих права, и мне ты должен верить. Дорога, которая перед тобою открыта, ведёт прямо к великому; ты богат силами, знаешь свои силы, и всё ещё будущее твоё. Неужели из этого будут одни жалкие развалины?..»

Жуковский

договаривается со своим другом знаменитым врачом Мойером, чтобы тот приехал из Дерпта в Псков и прооперировал Пушкина. Но Александр Сергеевич не соглашается: «…я не довольно богат, чтоб выписывать себе славных докторов и платить им за своё лечение, – Мойер друг Жуковскому – но не Жуковский. Благодеяний от него не хочу».

А о Василии Андреевиче пишет брату: «Что за прелесть… его небесная душа! Он святой…»

«Будь поэмой»

Ссылка пошла Пушкину на пользу. Он укрепился в вере, многое понял: «Наши таланты благородны, независимы». «Прочти послание к Александру (Жуковского 1815 года). Вот как русский поэт говорит русскому царю».

А Жуковский ждал от Пушкина «Бориса Годунова»: «Твоё дело теперь одно: не думать несколько времени ни о чём, кроме поэзии, и решиться пожить исключительно только для одной высокой поэзии. Создай что-нибудь бессмертное, и самые беды твои (которые сам же состряпал) разлетятся в прах. Дай способ друзьям твоим указать на что-нибудь твоё превосходное, великое, тогда им будет легко поправить судьбу твою; тогда они будут иметь на это неотъемлемое право. Ты сам себя не понимаешь, ты только бунтуешь, как ребёнок, против несчастия, которое само есть не иное что, как плод твоего ребячества: а у тебя такие есть способы сладить с своею судьбою, каких нет у простых сынов сего света, способы благородные, высокие. Перестань быть эпиграммою, будь поэмой».

II

14 декабря 1825 года заговорщики попытались совершить в Петербурге государственный переворот. На Сенатскую площадь привели обманутых солдат, не понимавших, что происходит. Император Николай I потом простил их – без всякого наказания.

Жуковский в те часы находился в царском дворце и стал очевидцем событий. Писал: «Провидение сохранило Россию. Можно сказать, что Оно видимо хранит и начинающееся царствование. Какой день был для нас 14-го числа! В этот день всё было на краю погибели: минута, и всё бы разрушилось. Но по воле Промысла этот день был днём очищения, а не разрушения; днём ужаса, но в то же время и днём великого наставления для будущего».

Не сидится

Слухи о происшедшем распространились по стране. Дошли и до Михайловского. У Пушкина появилась надежда, что новый правитель помилует его, позволит вернуться в столицу.

Уже в январе 1826 года (всего месяц прошёл после восстания!) Пушкин спрашивает в письме: «Кстати, не может ли Жуковский узнать, могу ли я надеяться на высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь в опале, а что ни говори – мне всего 26».

И Александр Сергеевич обращается к Жуковскому, чтобы похлопотал за него. Ведь тот так близок к царю и царице. Но Пушкин предельно честен перед старшим товарищем: «…мудрено мне требовать твоего заступления пред Государем; не хочу охмелить тебя в этом пиру. Вероятно, правительство удостоверилось, что я заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей политических не имел, но оно в журналах объявило опалу и тем, которые, имея какие-нибудь сведения о заговоре, не объявили о том полиции. Но кто ж, кроме полиции и правительства, не знал о нём? О заговоре кричали по всем переулкам, и это одна из причин моей безвинности».

Среди заговорщиков – друзья и приятели Пушкина. Он просит Жуковского «не отвечать и не ручаться» за него, но всё-таки – положиться на благоразумие много понявшего человека. Поэт уверен: «Кажется, можно сказать царю: Ваше Величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему возвратиться?»

Письмо

В феврале Александр Сергеевич сообщал другу: «Я написал Жуковскому и жду ответа». Наступил март. Жуковский молчал, был очень занят. В царской семье ему поручили воспитание наследника престола – будущего императора Александра II. Через знакомого Жуковский попросил Александра Сергеевича прислать ему «Бориса Годунова» – для лекций великой княгине Елене Павловне.