Десять талантов. Небольшие истории про больших людей
Шрифт:
Жуковский и Пушкин заходили в гости к фрейлине Александре Осиповне Россет поглядеть в её «звездосверкающие очи». Она вспоминала: во дворце, в атмосфере интриг, Жуковский «был чист и светел душою». «…его религия была практическое христианство, которое ему даровано Богом. Он втуне (даром. – Прим. сост.) принял и втуне давал: и деньги, и протекцию, и дружбу, и любовь».
Общение двух великих литераторов продолжалось в Петербурге. Однажды после обеда у Александры Осиповны Пушкин читал свою рукопись. «За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и имел всегда последнее слово, – отмечала Россет. – Его живость, изворотливость, весёлость восхищали
Шутки, забавные истории не прекращались: «Жуковский заставил скворца беспрестанно повторять «Христос воскрес!» Потом скворец ошибётся и закричит: «Вастиквас», – замашет крыльями и летит в кухню».
Этим словом «вастиквас» называли потом разные нелепицы.
Гимн
Летом Жуковский уехал за границу – лечиться и составлять программу обучения наследника престола. Василий Андреевич разъезжал по Европе, знакомился с писателями, художниками, учёными, педагогами. Только через год с небольшим, 10 сентября 1833 года, он вернулся в Царское Село и вскоре написал гимн Российской Империи «Боже, царя храни!».
А Пушкин – снова в Болдине. 8 октября попросил жену: «Коли увидишь Жуковского, поцелуй его за меня и поздравь с возвращением и звездою: каково его здоровье? напиши».
Через две недели: «Что Жуковский? мне пишут, что он поздоровел и помолодел. Правда ли? Что ж ты хотела женить его на Катерине Николаевне?»
Это сестра Натальи Николаевны. Вот так новость!
Богомолец
29 января 1834 года Жуковскому исполнился пятьдесят один год. На следующий день – его именины. Он пригласил в гости Пушкина с супругой: «Посылаю тебе, почтеннейший друг Александр Сергеевич, Историю господина Пугачёва, тобою написанную с особенным искусством; очень сожалительно для меня, что не успел я прочитать сего бытописательного отрывка, делающего честь твоему таланту. Продолжай, достойный русский писатель, работать умом и пером ко чести России и ко полноте твоего кармана. Завтра я именинник…» «…прошу и тебя с твоею грациозною, стройносозданною, богинеобразною, мадонистою супругою пожаловать ко мне… в 8-м часов, откушать чаю с бриошами (французскими булочками. – Прим. сост.) и прочими вкусными причудами… Уведомь, будешь ли, а я твой богомолец, Василий».
Жуковский открывает, что молится за Пушкина. Но и у Александра Сергеевича в письмах появились слова, которых не бывало прежде: «Будьте здоровы все, Христос с вами».
Снова гроза
Летом 1834 года Пушкин подал прошение об отставке. Всего полгода пробыл он камер-юнкером. Этот придворный чин пожаловал поэту царь.
Жуковский пришёл в недоумение: «Государь опять говорил со мною о тебе. Если бы я знал наперёд, что побудило тебя взять отставку, я бы ему объяснил всё, но так как я и сам не понимаю, что могло тебя заставить сделать глупость, то мне и ему нечего было отвечать. Я только спросил: «Нельзя ли как этого поправить?» – «Почему ж нельзя? – отвечал он. – Я никогда не удерживаю никого и дам ему отставку. Но в таком случае всё между нами кончено. Он может, однако, ещё возвратить письмо своё». Это меня истинно трогает. А ты делай, как разумеешь. Я бы на твоём месте ни минуты не усомнился, как поступить».
Александр Сергеевич уже и сам спохватился, писал Жуковскому: «вход в архивы будет мне запрещён. Это огорчило меня во всех отношениях. Подал в отставку я в минуту хандры и досады на всех и на всё. Домашние обстоятельства мои затруднительны: положение моё не весело; перемена жизни почти необходима. Изъяснять всё это гр. Бенкендорфу мне недостало духа…» «Писать письмо прямо к государю, ей-Богу,
Через два дня – новое письмо: «Во глубине сердца моего я чувствую себя правым перед государем: гнев его меня огорчает, но чем хуже положение моё, тем язык мой становится связаннее и холоднее. Что мне делать? просить прощения? хорошо; да в чём?»
Жуковский советовал Пушкину написать царю искреннее письмо, обвинить себя в глупости да ещё «с тем чувством благодарности, которое государь вполне заслуживает». «Если ты не воспользуешься этою возможностию, то будешь то щетинистое животное, которое питается желудями и своим хрюканьем оскорбляет слух всякого благовоспитанного человека;.. повредишь себе на целую жизнь и заслужишь своё и друзей своих неодобрение».
Вот так! Обозвал неблагодарной свиньёй. Александр Сергеевич смутился: «не хочу, чтоб могли меня подозревать в неблагодарности. Это хуже либерализма» (тут он вспоминает причину своей прошлой отставки).
Прошение Пушкин отозвал. А в дневнике записал: «Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором – но всё перемололось. Однако мне это не пройдёт».
IV
Осень 1836 года. У Пушкина новая беда: его супругу преследовал Дантес, приёмный сын французского посланника Геккерна. А Наталья Николаевна ничего не скрывала от мужа. Так повелось у них в семье.
Пушкину и его знакомым прислали анонимные письма, где Наталью Николаевну обливали грязью. Как защитить честь – свою и жены? В то время считалось: надо стреляться с обидчиком на дуэли, убить его или умереть самому. И Александр Сергеевич вызвал на дуэль Дантеса.
Но послание Пушкина попало к старому Геккерну. Тот надеялся мирно разрешить дело и обратился за помощью к Жуковскому.
«Требую тайны…»
По мнению Жуковского, историю с письмами лучше всего было сохранить в тайне. Василий Андреевич предлагал это Пушкину: «…ради Бога, одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления».
Жуковский видел, как разгневан, неудержим поэт. Старался его успокоить: «Итак, требую тайны теперь и после. Сохранением этой тайны ты так же обязан и самому себе, ибо в этом деле и с твоей стороны есть много такого, в чём должен ты сказать: виноват! Но более всего ты должен хранить её для меня: я в это дело замешан невольно…»
Дуэль на этот раз не состоялась. Она была впереди. И прошла без ведома Жуковского.
Письмо к отцу
15 февраля 1937 года Жуковский написал длинное письмо отцу Пушкина – Сергею Львовичу. Александра Сергеевича уже похоронили.
«Я не имел духу писать к тебе, мой бедный Сергей Львович. Что мог я тебе сказать, угнетённый нашим общим несчастьем, которое упало на нас, как обвал, и всех нас раздавило? Нашего Пушкина нет!.. Ещё по привычке продолжаешь искать его… ещё посреди наших разговоров как будто отзывается его голос, как будто раздаётся его живой, весёлый смех, и там, где он бывал ежедневно, ничто не переменилось, нет и признаков бедственной утраты, всё в обыкновенном порядке, всё на своём месте… В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлая надеждами. Не говорю о тебе, бедный дряхлый отец; не говорю об нас, горюющих друзьях его. Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для неё… достигнув до той поворотной черты, на которой душа наша, прощаясь с кипучею, бурною, часто беспорядочною силою молодости, тревожимой гением, предаётся более спокойной, более образовательной силе здравого мужества, столько же свежей… но более творческой…»