Десять талантов. Небольшие истории про больших людей
Шрифт:
Пожалуй, никто и никогда не говорил о Пушкине с такой любовью и пониманием. Жуковский разглядел гений Пушкина-отрока, был свидетелем всей его жизни, видел, в каком направлении развивался поэт.
«Первые минуты ужасного горя для тебя прошли; теперь ты можешь меня слушать и плакать, – обращался к Сергею Львовичу Жуковский. Я опишу тебе всё, что было в последние минуты твоего сына, что я видел сам, что мне рассказали другие очевидцы».
После
Дуэль происходила 27 января. Жуковскому рассказали: самообладание Пушкина в тот день «было удивительное». Он написал большое, обстоятельное письмо к автору своего журнала «Современник». За городом, где проходила дуэль, спокойно наблюдал, как долго утаптывали снег, делали площадку. Плащами обозначили барьеры в десяти шагах друг от друга – и дуэлянты стали сходиться.
«Пушкин почти дошёл до своей барьеры; Геккерн (младший, он же Дантес. – Прим. сост.) выстрелил; Пушкин упал лицом на плащ, и пистолет его увяз в снегу…»
– Я ранен, – сказал Александр Сергеевич по-французски.
Дантес хотел к нему подойти, но он опять же по-французски сказал:
– Не трогайтесь с места; у меня ещё достаточно сил, чтобы сделать выстрел.
Пушкину дали новый пистолет. Дантес был ранен, но не убит. Пуля попала в пуговицу…
На обратном пути Пушкин, «по видимому, не страдал, по крайней мере, этого не было заметно; он был, напротив, даже весел, разговаривал с Данзасом (своим секундантом. – Прим. сост.) и рассказывал ему анекдоты».
Карета с раненым подъехала к дому. Камердинер на руках понёс Пушкина по лестнице.
– Грустно тебе нести меня? – спросил Александр Сергеевич.
«Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств, – продолжал Жуковский. – Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое бельё; разделся и лёг на диван, находившийся в кабинете. Жена, пришедшая в память, хотела войти; но он громким голосом закричал: «N’entrez pas» (не входите. – Прим. сост.), ибо опасался показать ей рану, чувствуя сам, что она была опасною. Жена вошла уже тогда, когда он был совсем раздет». И укрыт.
Приговор
Послали за докторами. Они осмотрели рану, и один уехал за инструментами, а второй – Шольц, остался возле Пушкина.
– Что вы думаете о моей ране? – спросил Александр Сергеевич, – я чувствовал при выстреле сильный удар в бок, и горячо стрельнуло в поясницу. Дорогою шло
– Не могу вам скрыть, она опасная, – ответил доктор.
– Скажите мне, смертельная?
– Считаю долгом не скрывать и того. Но услышим мнение Арендта и Соломона, за коими послано.
Пушкин перешёл на французский язык:
– Благодарю вас, вы поступили по отношению ко мне как честный человек. Надо устроить свои домашние дела.
Шольц спросил:
– Не желаете ли видеть кого из ваших ближних приятелей?
Пушкин взглянул на свою библиотеку:
– Прощайте, друзья!
Шольц перечислил тех, кто уже был в доме.
– Да, но я желал бы Жуковского…
Пушкин хотел, чтобы его гений-хранитель был рядом.
Всё простил
Вскоре появился доктор Арендт. Он был придворным врачом. И когда уезжал, Пушкин сказал ему:
– Попросите государя, чтобы он меня простил (за дуэль. – Прим. сост.); попросите за Данзаса (секунданту грозило наказание. – Прим. сост.), он мне брат, он невинен, я схватил его на улице.
На ночь с Александром Сергеевичем остался домашний доктор Пушкиных Спасский. Раненый просил его:
– Не давайте излишних надежд жене, не скрывайте от неё, в чём дело; она не притворщица, вы её хорошо знаете.
Состояние Натальи Николаевны «было невыразимо; как привидение, иногда прокрадывалась она в ту горницу, где лежал её умирающий муж; он не мог её видеть… не хотел, чтобы она могла приметить его страдания… и всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал её присутствие. «Жена здесь, – говорил он. – Отведите её». «Что делает жена? – спросил он однажды у Спасского. – Она бедная безвинно терпит! В свете её заедят».
Пушкин держался невероятно мужественно. Доктор Арендт признавался:
– Я был в тридцати сражениях, я видел много умирающих, но мало видел подобного.
И ещё Пушкин попросил:
– Не мстите за меня! Я всё простил.
«Жизнь кончена!»
Николай I прислал Пушкину письмо, но попросил его вернуть. Там было несколько строк: «Если Бог не велит нам более увидеться, прими моё прощение, а с ним и мой совет: кончить жизнь христиански. О жене и детях не беспокойся. Я беру их на своё попечение».
Конец ознакомительного фрагмента.