Десять тысяч лет среди льдов

Буссенар Луи Анри

Прошло только двадцать четыре часа со времени воскресения Синтеза, а старец уже почувствовал, что томящая тоска сменила его первоначальное лихорадочное возбуждение. Пробудившись в полном рассудке, он мог, благодаря своей необыкновенной способности к усвоению, довольно подробно рассмотреть картину CXIХ века, но это обозрение доставило ему только горечь и разочарование. Его старые представления о будущем человечестве оказались диаметрально противоположными тому, что пришлось ему видеть своими глазами.

Кроме того, он ясно увидел, что ни одна из тех великих задач, разрешения которых он жаждал от последующих поколений, не решена окончательно.

Многое, бывшее непонятным в его время, осталось таким же и теперь. Вообще, по его мнению, человечество как бы остановилось на точке замерзания, несмотря на все уверения Та-Лао-Йе.

Люди, прозябающие на планете, которая постоянно охлаждается, которые довольствуются умственным достоянием, завещанным их предками, — эти люди не могут быть названы вполне развитыми! — думал Синтез.

Земля, уменьшенная в своем обитаемом пространстве, объединенная относительно народностей и сделавшаяся китайской, казалась ему пленницею, заключенною в оковы, до которой не доходит ни малейший шум извне. Единственною причиною такого застоя человечества он считал объединение народностей в одну китае-негрскую расу. В самом деле, когда существует почти только одна раса, то может ли быть и борьба, этот мощный рычаг, двигающий прогресс человечества? Борьба нарождает новые потребности, развивает способности, изощряет ум. Без нее не жизнь, а жалкое прозябание. Так думал разочарованный Синтез. Его взгляды на CXIХ век еще более укрепились после посещения исторического музея в Томбукту. Этот апломб невежества, эти глупые комментарии, которые делал Та-Лао-Йе, эти шутовские реставрации, — сразу охладили ученого и к тем чудесам, которые ему показывали.

Такого глубокого невежества, такого презрения к предыдущим поколениям — он не ожидал встретить у столь развитых людей, какими считали себя его хозяин и его сородичи. Даже система сношений с инопланетными жителями не поражала Синтеза. Правда, он считал ее очень замысловатой, но как-то странно, чисто по-китайски отсталой: на эту мысль навел Синтеза ручной труд, которого «мозговые» люди не хотели или не могли заменить машинами или электричеством, особенно последним. Единственно, что осталось в глазах Синтеза ценного у «мозговых» людей, — это их удивительная способность скользить в воздухе с быстротою мысли. Но как они пользуются ею? Что они сделали великого? — Ничего. А каких великих результатов можно было бы достигнуть, если бы все способности «мозговых» людей пустить на дело.

И Синтез, сравнивая настоящее положение нашей планеты с положением ее в древности, все более и более склонялся в пользу последней.

— Ах, если бы у них не было чудесной способности подниматься на воздух! Тогда «мозговые» люди, которые кичатся теперь своим развитием, превратились бы в обыкновенных смертных! — думал Синтез, разбирая в архиве обсерватории разные документы.

Однако, ученый не подал и вида своим хозяевам, что он разочаровался в них: ему хотелось еще попутешествовать вокруг земли. Но и путешествие причиняло ему немалое огорчение, так как он ни на минуту не мог уединиться от своих провожатых, поднимавших его на воздух, и невозможность ни видеть, ни слышать, ни посмотреть на что-либо без их помощи угнетала бедного Синтеза больше всего. Все это повело к тому, что недовольный новою жизнью ученый стал сожалеть о своей ледяной глыбе, где он покоился бы вечным сном.

Голос Та-Лао-Йе, мягкость которого начинала уже раздражать Синтеза, напомнил ему об отъезде.

«Мозговые» люди по-прежнему сгруппировались

около своего гостя и в стройном порядке понеслись в далекие страны. Та-Лао-Йе со всегдашнею своею вежливостью спросил у Синтеза, куда угодно тому ехать.

— Перенесите меня, пожалуйста, на крайний Восток, туда, где находится теперь материк, нижние слои которого обязаны своим происхождением неустанной работе кораллов. Я специально изучал его, даже сам работал над его созданием, и потому мне очень любопытно взглянуть на нынешнее состояние материка.

При этих словах Синтез почувствовал легкий толчок и не успел опомниться, как был уже перенесен к крайним пределам атмосферы. Потом группа «мозговых» людей, в центре которой находился он, с невообразимою быстротою понеслась дальше. Синтез боялся, что при такой скорости ему не удастся ничего рассмотреть, но ошибся в своих предположениях. Потому ли, что он находился среди «мозговых» людей, которые своей близостью к нему увеличивали его способности, или по чему-либо другому, но ни скорость полета, ни страшная высота, на которой находились путешественники, не помешали ему созерцать величественную картину, расстилавшуюся у него под ногами.

Там виднелся Судан с его песчаными пустынями, теперь покрытыми пышной зеленью и орошаемыми множеством ручьев, весело журчавших на каждом склоне. Рядом с Суданом расстилался Верхний Египет со знаменитым Нилом, рукава которого образовали при верховьях реки громадное озеро пресной воды. Зато Красное море с Аденским заливом исчезло. Исчез также и весь Индийский океан, на месте которого теперь возвышались новые страны. Все пространство от Сомали до Лакедивских и Малдивских островов, от Оманского залива до Экватора, — теперь представляло сплошной материк. Не стало Бенгальского залива, залива Сиамского и других, — их место заняла суша, сплотившая воедино все Зондские и Филиппинские острова. Словом, Южная Азия слилась воедино с Центральной Африкой, образовав одну громадную площадь суши, которая тянулась на восток до Великого океана. Но несмотря на такую сплоченность земли, Синтез никогда не замечал пустынь, — все эти земли, новые и старые, одинаково обильно орошались реками и ручьями. Ученого поражало лишь однообразие картины: везде одна и та же растительность, одно и то же население, с его однообразными домами, с его рабами, привязанными к земле.

— Итак, — с горечью заключил Синтез, оглядев эту картину, — из старого мира не осталось ничего… решительно ничего! Даже прежние дикие животные и птицы — исчезли.

— Но полезные породы животных были уже давно приручены, — отвечал Та-Лао-Йе. — Разве я не говорил вам об этом? Мао-Чин имеют стада рогатого скота, для прокормления себя, имеют вьючных и верховых животных… К несчастью, нам не удалось освободиться от насекомых и пресмыкающихся, которые массами кишат в некоторых местах. За исключением этого, можно сказать, что теперь все на земле утилизировано человеком.

— И вы постоянно живете в мире? Между обитателями разных местностей не бывает ссор и войн?

— Даже не может быть, так как земля представляет теперь одно государство, населенное одною расою.

— Нет, что бы там вы ни говорили мне, я не могу освоиться с мыслью об этом слиянии всех рас в одну, живущую одною и тою же жизнью, имеющую одни и те же идеалы, преследующую одну и ту же цель. Я не могу представить себе, что CXIX век живет без войн!

— Войны прекратились уже четыре или пять поколений, когда все расы земли слились в одну китайскую народность.