Десять желаний

Славина Анастасия

Ян горько усмехнулся. Катя притаилась — не двигалась и даже дышать старалась, как можно реже.

— Сейчас, наверное, это мало бы что значило. Но тогда… Ни электронной почты, ни скайпа, ни социальных сетей. Как найти человека в Америке?! Который не хочет, чтобы его нашли?

Ее мама пыталась вывести меня из шокового состояния чаем с малиновым вареньем. Все ближе и ближе пододвигала мне то кружку, то блюдце с сушками, и рассказала, что, когда Машу исключали, у декана сидел какой-то нувориш. Вместо отсутствия перспектив, одежки с чужого плеча, работы уборщицей и безденежья, он пообещал учебу в хорошем американском колледже. С проживанием, питанием, репетитором по английскому — и пособием. Плюс — пособие матери, чтоб

не скучала без дочери. Я слушал эту историю, а мне в чай капали слезы. Я до этого лет с шести не плакал — как в школу пошел. И знаешь, Кэт, мне даже стыдно за слезы не было — как больному человеку не стыдно за рвоту.

«Новым русским», как ты, наверное, догадалась, оказался мой отец. К тому времени я и так его уже порядком ненавидел. За то, что с братом моим обращался, как с грязью. За синяки, которые пыталась скрыть моя мама. За то, что до безумия хотел передать мне свой «ген превосходства» и считал, что я должен быть ему за это благодарен. Он выбрал для меня гимназию, будущую профессию и место работы, сортировал моих друзей и, наверняка, уже присматривал для меня самку… А потом я стал его ненавидеть еще и за Машу.

У нас с ней все могло получиться. Но отец надавил на нее — и Маша сломалась. Вряд ли ее можно в этом винить. Я был еще мальчишкой, школьником. Готовым к революции, но не к созиданию. Возможно, Маша и в самом деле со мной пропала бы. Как бы там ни было, я больше ничего о ней не слышал.

* * *

Стемнело.

Они сидели рядом, едва касаясь плечами, безмолвно и неподвижно. Грудная клетка Яна медленно поднималась и опускалась — словно он спал.

Кэт опомнилась первой. Не включая света, принесла с кухни огарки свечей, что остались после «голого ужина». Расставила их на полу, на полках, на подоконнике. В коротком светлом сарафане она и сама была похожа на горящую свечу.

— А дальше? Что было после того, как она уехала? — спросила Кэт, снова присев рядом с Яном.

Это уже выходило за рамки выполнения желания. Но Ян продолжил — хотя не сразу отвел взгляд от лица Кэт. Ему показалось, что в ее лице что-то неуловимо изменилось. Но, возможно, его просто отвлек отблеск свечей.

– В универ я все-таки поступил — так вышло, смешная история. Полгода просиживал лекции, сессию завалил. Весной меня, наконец, забрали в армию. Там я и сделал себе татуировку. Правда, художник попался безрукий. И… недалекий. Ну, не знаешь, как выглядит колибри, так и скажи, а не пытайся изобрести новый вид птиц, верно, Кэт? В армии я узнал, что мой брат погиб, — упал с крыши. Сам или кто помог — так никто и не выяснил. Мне до дембеля два дня оставалось.

Приехал как раз на похороны. Все зеркала в доме занавешены черным. Море цветов, венков от родственников и папиных приятелей — словно кому-то при жизни было до Старшего дело. А в центре этой сцены — главный режиссер спектакля, — мой отец. Весь в черном. Глаза — потухшие, покрасневшие. И слезы у него по щекам катились почти искренние. И речь такую толкнул, что даже матерых мужиков проняло. Отличная была игра на публику. Игра — над гробом брата. Так что слово за слово — и я вдрызг разругался с отцом, даже на кладбище не поехал — сбежал, в чем из армии вернулся — в камуфляже.

Помню, тащусь по какому-то парку. Берцы — словно каменные. Есть хочется. Холод до костей пробирает. А у меня с собой — только одна купюра. Сотня баксов, которую мама сунула мне в карман перед уходом. Я тогда, к слову, маму в последний раз видел, совсем на себя была не похожа. Через неделю — авария, лобовое столкновение…

Так вот, думаю, закончится эта сотня баксов — и больше ничего не будет. Идти некуда. Ложусь на скамейку. Только глаза закрыл — и тут меня в плечо кто-то толкает. Думал — менты. А это мой бывший однокурсник Газо. Я не сразу его узнал — слишком

уж костюм на нем дорогой был, да еще шляпа, как у американских гангстеров. У входа в парк, мигая «аварийкой», стоял его «Ягуар».

Слово за слово. Оказалось, Газо фирму открыл, дела идут хорошо. Я о себе что-то рассказал, о чем-то умолчал. Он в казино направлялся, предложил там встречу продолжить. Я и рад был — все не на скамейке под дождем спать.

В казино в vip-зал без костюма не пускают, но у Газо главный, Султан, в приятелях был. Он у Султана много денег брал и с хорошим процентом возвращал. Так вот, этот Султан нашел какой-то костюм с чужого плеча и туфли, правда, размера на два больше моего. Может, с охранника какого снял… Но в зал меня пропустили. А там еда, алкоголь — все бесплатное. Тогда я виски в первый раз и попробовал. Хорошо так попробовал — чтобы мысли дурацкие в голову не лезли. Потом Газо предложил сыграть, раз уж пришли, чтоб вопросов не возникло. Я, не думая, сотню на фишку поменял — и поставил на черное. И выиграл. И даже как-то протрезвел сразу. Таких легких денег у меня отродясь не было. И, в то же время, возникло ощущение, что это как-то неправильно, как приманка. Что нужно остановиться именно потому, что очень хотелось снова поставить — прямо до дрожи. Вышел на улицу, чтобы в себя прийти. А тут звонок. От юриста. В шесть утра. Ну, скажи, Кэт, какой юрист будет звонить в шесть утра? Только тот, который собирается изменить мою жизнь. Оказалось, бабушка умерла. Я тогда в казино не вернулся. Вечером пошел к юристу. А он мне по завещанию передал бабушкину квартиру.

Тогда система в голове и нарисовалась. Одна купюра. Одна ставка. Один выигрыш. И это приманивает удачу. Ставишь последние деньги. Выигрываешь. И — все. Словно в награду за то, что остановился, — тебе приз. Или целая череда призов. Но пока деньги не закончатся, в казино возвращаться нельзя. Эх, Кэт!.. Мне так фартило, что со мной за один стол даже каталы не садились. Мне фартило восемь лет подряд, а потом в системе произошел сбой. В тот самый день, когда мы с тобой встретились. Не повезло именно с той купюрой, которую дала мне ты, — Ян почувствовал, как Кэт внутренне сжалась. — Зато повезло с квартиранткой, — закончил он.

* * *

— Мне так жаль… — Катя осеклась. Ну, как можно объяснить словами все то, что она почувствовала? Вот если бы обнять Яна — изо всех сил — и не отпускать долго-долго, может, тогда бы он понял. Но оставались только слова — как шепот вместо крика. — Мне так жаль, что тебе все это пришлось пережить.

— Кэт! Эй… — Ян взял ее лицо в свои ладони. — Ты и в самом деле разбередила мне душу, но… Это случилось в другой жизни. И не со мной. Я давно провел черту, с тех самых пор, как сделал первую ставку. Тогда я вышел из казино другим человеком. А с тем, прежним, я почти не знаком. Так, слышал… И не надо считать его мной, ладно? — Катя, зажатая в его ладонях, попыталась кивнуть. — Возможно, когда-нибудь ты так же скажешь и о себе.

Неизвестно, что он нашел в ее глазах, но резко опустил ладони и долил себе виски.

— Ты веришь в предсказания? — спросил Ян.

— Не особо, — усмехнулась Катя.

— Когда-то, еще школьником, до встречи с Машей, друзья привели меня к гадалке. Тогда я тоже не верил. Гадалка разложила карты, и взгляд у нее стал такой… странный… Знаешь, не очень-то приятно прийти к женщине, которая вроде как видит твою судьбу, и натолкнуться на такой взгляд. В общем, она сказала, что я проживу несколько жизней. И все они разные. И ни в одной из них я не буду на кого-либо работать, — Ян заулыбался. — Я тогда повеселился, представляя, как бы на это отреагировал мой отец, — его голос снова стал серьезным. — Но при этом у меня будут деньги. Будет любовь, которую я потеряю. А женюсь я на золотоволосой иностранке. Успокоюсь. Буду жить за границей, растить детишек.