Десять желаний

Славина Анастасия

На дисплее высветился незнакомый номер. Ничего не успев почувствовать, Ян поднес телефон к уху.

— Алло!

— Привет… — раздалось в ответ. — Это Катя.

Могла и не представляться. Ян никогда бы не забыл ее голос. Хотя думал, что больше его не услышит. Что-то встрепенулось, заныло внутри— и затихло.

— Привет, Кэт. Что-то случилось?

— Я просто соскучилась по твоему голосу.

Ян улыбнулся.

Маленькая милая эгоистка.

Она еще что-то спрашивала про его дела и про удачу, а он что-то

отвечал, но уже думал о том, что скажет в конце разговора.

— Ян, ты скоро? — донесся из-за двери нетерпеливый голосок Мерседес. — Мы опаздываем!

Ян убрал телефон от уха.

— Еще минутку.

И снова в трубку:

— Кэт…

— Да? — доверчиво переспросила она.

Ян помедлил несколько секунд, прежде, чем произнес следующую фразу.

— Не звони мне больше.

Он не сразу сбросил вызов. Дождался, пока Катя ответит.

— Хорошо. Не буду.

И только тогда прервал звонок. Отложил телефон на туалетный столик. Глядя на свое отражение в зеркале, поправил атласные лацканы смокинга.

— Заходи, я готов! — произнес он по-немецки.

Дверь распахнулась, и в комнату вплыла золотоволосая немка в легком платье изумрудного цвета. В руках она держала букет из тех же цветов, что и бутоньерка Яна. Лучисто улыбалась, Мерседес покружилась. Платье приподнялось шифоновым облаком — и мягко опустилось на бедра.

— Моя невеста — красавица! — искренне произнес Ян и взял ее за руку.

Глава 32. Молитва

Три года спустя Ян отмечал Рождество вместе со своей женой в Париже.

Мерседес организовала ему четыре выступления в местных клубах. Все они прошли с аншлагом: французская публика оказалась чувствительной к пронзительной музыке Ворона со шрамом. Поговаривали, что его саксофон сплавлен из чистого золота, награбленного в России. Давая интервью таблоиду «Closer», Ян еще и подлил масла в огонь, намекнув на свое криминальное прошлое. Мерседес хохотала, читая статью. Она понятия не имела, как близко он когда-то находился к опасной черте, а мог бы и вовсе ее переступить, не случись ареста Султана.

Теперь парижские выступления остались позади, на столике их крошечного, но уютного номера лежали билеты на утренний рейс в Мюнхен. Это был их последний день в Париже и первый — в череде новогодних праздников.

Город сходил с ума. Было тепло, но не слякотно. С бульвара Осман доносился запах жареных каштанов. Женщины ходили в тонких курточках, а некоторые — в коротких юбках. Куртки же мужчин были распахнуты, в их сердца вливалось пьянящее зимнее солнце. Пальто Яна тоже было распахнуто, а на Мерседес тоже была короткая юбка. Обнимаясь, они брели по улочкам, не сверяясь ни с картой, ни с указателями. Балагурили уличные музыканты, Ян щедро им подавал. Его плечо потягивал рюкзак с сувенирами, купленными Мерседес на рождественском рынке. Из рюкзака просачивался аромат лавандовых подушечек из Прованса и марсельского мыла.

На Елисейских полях они съели с десяток блинов, запивая их горячим

вином и горячим шоколадом. Но это случилось много кварталов назад, и теперь легкий голод заставлял Яна внимательнее всматриваться в витрины кафе, спорящих друг с другом за звание самой сказочной. На одной из них северные олени везли сани, груженые подарками, — большая алая коробка, перевязанная белым бантом, вероятно, соскользнула к стеклу при резком повороте. На другой — Арлекино раскачивался на огромной елочной игрушке. На следующей — Оле-Лукойе, зажимая в руке спринцовку с молоком, тихо-тихо входил в комнату, где засыпали в кроватках дети.

Мерседес перевела взгляд с детей на Яна и сжала его ладонь.

— Я должна сказать тебе кое-что очень важное. Это изменит твою жизнь. Возможно, очень сильно.

Она медлила, и по ее взволнованному лицу Ян не мог понять, хорошая эта новость или плохая.

— Я беременна, — вкрадчиво произнесла Мерседес.

— Ты же хотела этого, правда? — после паузы спросил Ян.

Мерседес заулыбалась, не мило и робко, как обычно, а во всю ширь, забыв о крупных передних зубах, которых она стеснялась.

— Я не знаю… Но так случилось, и я очень, очень счастлива! Это такая замечательная новость! — она приложила к улыбке сведенные, как в молитве, ладони.

— Тогда я тоже счастлив, — Ян крепко обнял ее. — Давай отметим это! Прямо здесь, в кафе с Оле-Лукойе. Но запомни, больше никакого алкоголя…

Он открыл перед Мерседес дверь кафе, но не сразу вошел следом. Это, действительно, была замечательная новость. И она, действительно, сильно изменит его жизнь.

* * *

— Ты скоро уже? — донесся ленивый голос Валеры.

Катя не ответила. Она ходила из угла в угол ванной комнаты, которая вдруг показалась крошечной. Лоб горел от волнения, пылали щеки. Это были самые длинные пять минут в ее жизни.

Она знала, что нельзя обращаться к Богу по пустякам. Особенно — по таким. Особенно — в Рождество, пусть и католическое. Но руки сами складывались в молитве.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Боженька, не дай… Пожалуйста, Боженька…

Наконец, минутная стрелка на ее наручных часах в очередной раз сдвинулась на деление, и Катя схватила с полки тонкую бумажную полоску. Всхлипнула. Шмыгнула носом. Машинально растерла по щеке слезу.

— Спасибо, Боженька… — прошептала она галогеновой лампочке.

Потом сползла по стене и обхватила руками колени.

Рядом на полу лежал тест на беременность. На нем была отчетливо видна одна красная полоса. Только одна.

Катя не была беременна.

Странное дело — ее так испугала вовсе не возможность беременности. Катя боялась, что отцом ее ребенка станет Валера. Она жила с ним сейчас, на данном этапе. Могла представить их совместное будущее через год. Даже через два. Но через пять лет… Через десять… Старичками на крылечке, как ее бабушка и дедушка… Не с ним, не с Валерой. Она с ужасом думала о том, что отцом ее ребенка мог стать мужчина, которого она не любила.