Десять
Шрифт:
Юля попросту не могла отказаться от своей мечты, своей жизни ради мечты Симона.
— Значит, не будешь врачом, — ответил Симон.
Так просто: «Не будешь врачом». Не будешь ходить по Земле ногами, дышать легкими, брать вилку рукой. Сердце перестает перекачивать кровь, а глаза видеть. Прекратишь свое существование.
Юля рыдала, иногда навзрыд, проклинала те туфли, которые она даже не помнила. Отчаянно ненавидела свалившееся на нее одиночество, но так и не смогла переубедить Симона. Для него это была очередная ступенька, на которую, естественно должна была сделать
Юля сидела в тишине своего вдруг ставшего большим дома и пыталась не плакать — она ждала звонок мужа. Он позвонил ровно в оговоренное время, голос звучал бодро. Симон был полон надежд, обещаний, всё складывалось на удивление отлично. Он словно вернулся в свой отчий дом, после долгой, вынужденной ссылки. Впрочем, так и было. Франция — его дом. Юля смеялась в трубку телефона, поддерживала мужа, живо интересовалась новостями. Рассказывала про проделки Кима, работу, родителей, Адель. Набравшись смелости, она в тысячный раз попросила:
— Вернись ко мне.
— Эй, ты что? Не унывай маленький, всё наладится. Мы еще будем пить шампанское, и заедать трюфелями!
Юле не хотелось трюфелей, она не знала, что это… Ей хотелось каждый день видеть мужа, целовать его утром перед работой и на ночь. Готовить наскоро обед, ругаясь про себя, что Симон вконец избаловался, совсем не помогает по дому, после сидеть рядом, любоваться, как он с благодарностью поедает плоды её труда. Хотелось засыпать, прижимаясь к горячему телу мужа после интимных ласк, уставшей, абсолютно счастливой, удовлетворенной, как физически, так и морально. Она хотела ощущать лёгкий запах пота, когда Симон обнимает её после пробежки.
Главное, с чем никак не могла справиться Юля, она бесконечно скучала по человеческому теплу, тактильному контакту. Выросшая единственным ребенком, она никогда не была обделена лаской. Муж всегда с лихвой дарил тепло, он всегда был щедр на физическое проявление любви, будь то секс или простые объятия.
Сейчас Юле казалось, что она сходит с ума. От одиночества дома, от нехватки тепла, объятий, поцелуев. Казалось, что жажда тактильного контакта, пресловутых объятий, постепенно и неумолимо становилась навязчивой идеей.
Сколько бы она не говорила, не просила, порой отчаянно плакала в трубку телефона, Симон её не слышал. Он был уверен, что и эту ступеньку они преодолеют так же легко, как все предыдущие.
Точно так же, как однажды Юля перестала бояться воды, впрочем, так и не научившись особо плавать, как научилась вставать раньше будильника на десять минут, тем самым лишив себя снов, которые раньше были красочными и яркими.
Юля карабкалась на эту ступеньку, преодолевала себя, заставляла, уговаривала, она почти смирилась с тем, что уедет с Симоном, что лишится профессии. В такие вечера, как этот, она была готова встать, идти пешком в далекую, чужую ей страну. Оставить любимую работу, необходимую учебу, которую не прекращала ни на один день, своих пациентов — все ради того, чтобы упасть в объятия мужа и никогда, ни за что с ним не разлучаться.
Ныло все тело, нещадно ломило кости. Она понимала — это психосоматика, эмоциональное перенапряжение, нервы, но
Иногда Симон приезжал, купал Юлю в подарках, тепле, нежности и сексе. Бесконечном, беспрерывном сексе.
— Я скучаю, маленький, — говорил он.
Она с готовностью давала всё, что только не попросит Симон, но самой ей хотелось вытянуться струной рядом с ним, не шевелиться, запомнить, запечатлеть себя, вжатую в его тело, запах и тепло.
Наконец, выйдя из транса, вытащив никому не нужный пирог из духовки, она медленно оглядела кухню. Полка, которую прибивал Симон, газовая плита, которую он устанавливал, семейные фотографии на стене.
Юля не хотела оставлять этот дом, она любила его, каждый кирпич, каждый прочерк толстым фломастером на стене руками Кима. Глянув на небрежно брошенную брошюру по рабочей тематике, она остро поняла, что не хочет оставлять свою работу… но придётся ради её веснушек, её Симона, её мужа.
Наверное, она сможет сделать шаг на любую ступеньку, взобраться на любую высоту ради него и абсолютного уюта, которое дарит его любовь и обожание. Она искренне любила своего мужа и скучала по нему до невыносимой боли в сердце, бесконечной, безостановочной тоске.
На глаза попалась бутылка вина, пришла простая мысль — напиться. Этот вечер был слишком долгим, а сама Юля — слишком жалкой.
Не утруждаясь сервировкой стола, Юля попросту ковыряла пирог руками, запивала тягучей жидкостью из горла бутылки. Вот только, чем больше она пила, тем несчастнее становилась. Ей всё больше хотелось тепла, всё отчаянней на глаза набегали слезы.
К началу второй бутылки она ревела, отчаянно жалея себя. Единственно верное решение было попросту лечь спать, закончив бесконечный вечер. Пустая постель усугубила настроение Юли, поэтому она попросту допивала уже вторую бутылку, ощущая себя как никогда несчастной, одинокой, покинутой всеми.
Ей нужны были объятья. Сейчас.
В задумчивости она смотрела на телефон, прокручивая в памяти слова, как на репите:
— Ты можешь в любой момент позвать меня, пупс. В любой, если тебе действительно тебе будет необходима моя помощь. Знаю, что ты не станешь злоупотреблять, но все же помни — в любой момент. Я приду.
После той, первой розы, когда она узнала адрес квартиры, где её будет ждать Юра, она (для счастливой замужней женщины) не слишком долго думала, прежде чем отправиться туда.
Всё, что она сделала — это сказала Симону, что задержится дольше обычного, и её привезут домой. Сходила в душ в отделении, надела свежий комплект белья, который всегда лежал в столе на случай непредвиденного дежурства.
Обстановка в квартире была самой обыкновенной, ситуация — банальной. Тысячи раз пройденная до Юли и тысячи раз будет пройденной после.
Чужая жена, чужой муж, одна квартира, два часа.
Она медленно подходила к сидящему на кровати Юре. В её движениях, позе, во взгляде, помимо грации, читалась неуверенность. Задавала сама себе вопросы: зачем она здесь? А он? И не находила ответа. Видимо, и не хотела найти.