Десятые
Шрифт:
Вроде и одета хорошо, а продирает… Может, оттого, что не ела путем давно. Так, хватала куски торопливо… Стала шевелить пальцами ног, качать плечами, разгоняя кровь. Пробовала снова о чем-нибудь задуматься, отвлечься от ожидания.
Не получалось. И люди впереди и сзади не разговаривали, лишь тяжело вздыхали иногда. Как на похоронах… Да что уж – наговорились, наобсуждались. Теперь вот-вот увидят своих родных. Одни, кто на кратковременное свидание приехал, – за толстым стеклом, разговаривая при
Дверь вновь скрежетнула, заскрипела. Приоткрылась. Дежурный выкрикнул:
– Первая двойка – войти!
Те женщины перед Мариной схватили сумки, скрылись за дверью. Дверь хлопнула, скрежетнула, лязгнула.
Сейчас их досмотрят, пропустят, и тогда очередь дойдет до Марины. Это минут через пятнадцать…
Но дверь открылась почти сразу, выплюнув женщин обратно. Они с искаженными лицами бросились к домику для приехавших на свидание.
– Следующая двойка, – голос дежурного, – войти!
Вошли и пошли по темному коридору; за спинами тут же торопливо заскрежетали засовы, словно дежурный боялся, что этот путь внутрь зоны начнут штурмовать.
– Остановились! – приказ.
Дежурный обогнал их, уселся за стол.
– Запрещенные вещи есть?
– Нет, – сказала Марина.
– Нет, – подтвердила пожилая сухая женщина рядом с ней.
– Средства связи, электронные приборы, эти… планшеты имеются?
– Телефон.
– Телефон.
– Кладем вон в те ячейки. Ключ оставляем у себя.
Черт, домой-то не позвонила! Не сообщила, что добралась. Но сейчас уже поздно – пока будет звонить, эта пожилая обгонит, займет ту комнату. Ладно… Поймут, может, не будут с ума от волненья сходить.
Отключила мобильник, положила к ячейку, замкнула, ключ спрятала в кармашек сумочки, рядом с документами.
– Запускай одну! – из глубины помещения голос Надежды Юрьевны.
Пожилая шагнула туда, но Марина ловко ее оттеснила:
– Извините, я была первой.
Пожилая сразу сдалась.
– Список сделала? – встретила ее Надежда Юрьевна. – А, это ты. – Узнала, приняла бумагу. – А то тут две влезли – без заявления, без списка… Побежали писать. Ты-то опытная у нас. Как тебя, Маша?
– Марина, – пискнула Марина.
– Ну, давай глядеть, чего тут у тебя.
Марина стала выкладывать продукты, одежду, белье, диски, прочее на стол. Надежда Юрьевна то на глазок, то бросая на весы, определяла вес продуктов.
– Всё ездишь, – приговаривала, – давно ведь ездишь… Давно?
– Сюда пять лет.
– И сколько осталось?
– Три… Должны уже на поселение отпустить…
– Кто эт должен? – усмехнулась инспектор. – А, Мариш, кто должен-то?
– Я так… Могут перевести на поселение.
–
Надежда Юрьевна меж тем открывала пакеты с кефиром, совала туда железную спицу, ерзала ею внутри, отыскивая что-нибудь запрещенное. Потыкала сливочное масло, кусок грудинки. Взяла в левую руку палку твердой сырокопченой колбасы, а в правую нож и раскромсала палку повдоль одним движением… Марина и кружочек такой колбасы отрезает с трудом, не отрезает даже, а скорее отпиливает…
– Ух, запах-то! – взглотнула инспектор. – Чего такое?
– Пермячи… Пирожки такие.
– Да знаю… Теплые! Когда успела-то, подруга?
– Утром.
Мимо прошел тонкий парень лет двадцати пяти, а может, и моложе. С интересом глянул на Марину.
– Игорёк, ты полы в номерах помыл? – тормознула его инспектор.
– Угу.
– Все?.. Точно? Я ведь с платком пройдусь, проверю. Антисанитарии нам только не хватает…
Марина знает про Игорька – Женя рассказал. Он опущенный.
Раньше Марина думала, что опустить могут только за какой-нибудь страшный проступок, что стать опущенным это почти верная смерть, что их постоянно унижают, бьют, насилуют. А оказалось, что опущенные живут почти так же, только в стороне от остальных. Скорее моральные унижения, чем физические.
Этот Игорек стал таким по идиотскому, по мнению Марины, поводу… Как-то он разоткровенничался, что целовал свою девушку между ног. Его выслушали, похвалили, а потом главный в бараке подозвал к себе, провел тапком по губам и отправил туда, где лежали опущенные.
Женя тоже целовал ее там, целует и теперь во время свиданий, но не рассказывает. И его уважают…
– На работу-то ходит твой? – спрашивает Надежда Юрьевна.
– Да, конечно.
– Эт хорошо. Значит, переведут на поселение. А эти блатные – годами на нарах лежат, и будут до звонка париться. Вместо того, чтоб ударным трудом… Это, – с продуктов инспектор переключилась на диски, уголки, – ты ему, что ль?
– Да, Женя просил для работы как раз. Получил разрешение.
– Что-то мне не передавали. Пускай вот здесь с краю полежит, я узнаю… Сдвинь на край. Сумку свою покажи.
Марина вывалила содержимое своей сумочки. Заранее убрала всё лишнее. Остались расческа, губная помада, тени, документы, прокладки…
– Ладно, ладно, хорошо. – И без паузы Надежда Юрьевна рявкнула так, что вновь колыхнулся воздух: – Пашу-унь!
Через десяток секунд появился невысокий военный с маленькой собачонкой. Собачонка как-то ошалело обнюхала Марину, потом, когда ее подняли, продукты, одежду, диски, сумочку, тени и потеряла ко всему этому интерес. Значит, порядок. Наркотиков нет… Собачку увели.