Детдом для престарелых убийц
Шрифт:
Бросалась в глаза нищета всех придорожных деревушек. Запомнились очень худые коровы, которые ели из мусорной придорожной помойки бумагу и другие отбросы. Некоторые дома были сколочены из такого невообразимого деревянного хлама, что казались бутафорией из фильмов про царскую Россию.
– Ты сам-то хоть веришь во всю эту туфту? – спросил у меня Е. Б., одним глотком выпивая полбутылки кока-колы.
– Да, то есть нет, но… Короче, не знаю, извини, но я очень устал и плохо себя чувствую, – неопределенно ответил я. – Да теперь уже и поздно что-либо менять.
Дорога становилась все хуже и хуже. В России нет
Вечерело. И сразу же потянуло болотной сыростью.
– Похоже, придется заночевать в монастыре, – сказал сидевший на переднем сиденье Е. Банин. Мы молча согласились.
К монастырю подъехали совсем затемно. Сам монастырь, залитый чернилами ночи, выделялся из темноты только едва угадываемыми контурами башен. Однако в придворовом домике, видимо, сторожке, горел свет. Где-то чуть слышно стучал электродизель. Или это мне показалось? Сторож оказался длинным, худым, совершенно лысым стариком с полуседой редкой бородкой.
– Дед, нам только переночевать, – соврал Е. Банин, договариваясь с ним, – мы туристы. Утром отчалим дальше.
Старик был не против. Что-то пробурчав о том, что у него тут без удобств, мол, как хотите, так и располагайтесь, он указал на какой-то полуразвалившийся сарай, стоящий на окраине монастырского двора.
Приспособив для сна туристские спальные мешки, мы улеглись кто на полу, кто на лавках в этом хлеву.
Ранним утром я проснулся от чьего-то пристального взгляда.
– Вставай, сынок, пора.
– Что, уже собираться?
– Да, тебе пора собираться. Я помогу.
В предрассветном неверном свете мне показалось, что у говорящего было три глаза. Я протер свои глаза кулаком – возле меня стоял монастырский сторож.
– Пошли, пошли, – позвал он опять. – Только тихо, робят своих не разбуди.
Было довольно рано, и, стуча зубами от сырого утреннего холода, я вылез из спальника. Запахнулся в джинсовую куртку и, сам не знаю почему, пошел за ним. Как будто кто-то подтолкнул: «Иди!»
– Сыро у вас тут, – сказал я, ежась от холода.
– Болота кругом, – ответил старик и неожиданно добавил: – Твои друзья приехали сюда искать могилу Одноногого?
Голос у него был на удивление сильный и молодой.
– Я не совсем… я, – вышла у меня дурацкая фраза.
– Не только ты.
Старик на ходу оглянулся и коротко сказал:
– Давай пуговицу.
Потом мы пошли с ним в помещение, которое когда-то, скорее всего, было монастырской кузницей. Старик разжег небольшой горн и плавильню, взял старинную форму, протянул мне клещи и добавил:
– Будешь помогать, вместе мы быстро управимся, твои еще и проснуться не успеют.
– Мой прапрадед делал тот самый свинцовый гроб, в котором похоронили Монаха, – ловко управляясь с формой, в которую он залил серебро расплавленной фамильной пуговицы, старик продолжил, – я вот тоже сделаю дело и уйду умирать в Андреевскую пустынь. Рак у меня, опухоль в мозге, врачи нашли…
И, немного помолчав, добавил:
– Пулю тебе сделаю пистолетную. Есть с собой оружие-то?
Я не сомневался, что имею дело с сумасшедшим, но перечить ему не собирался. Лучше уж лишиться
Но откуда этот сумасшедший узнал, что у меня есть серебряная пуговица? Да, конечно же, разглядел по контуру под футболкой: пуговица, как талисман, болталась у меня на веревочке на груди с того самого времени, как мне ее подарил тот странный бомж в Москве. Сумасшедшие, они ведь многое могут.
…Проснулся я в избушке вместе со всеми. Было двенадцать часов дня. Все уже позавтракали и практически закончили приготовления к походу.
– Никакого деда в монастыре не было, – с удивлением глядя на меня, сказал Строчковский. – Мы приехали сюда часа в три ночи, ты заснул в джипе. Я сам с афганцами выгружал тебя в избушку. Никакого сторожа я лично не видел.
Е. Банин моему вопросу про монастырского сторожа был удивлен не менее Моти:
– Это у тебя нервное, – сказал он. – На… лучше зажуй это дело «Стиморолом».
Я кисло улыбнулся и от жвачки наотрез отказался.
Меня продолжало тошнить, и температура явно не уменьшалась.
В полном одиночестве я попытался позавтракать привезенными с собой импортными консервами и кофе из термоса. Но аппетита не было. Выпив чашку кофе, я закурил сигарету и, превозмогая тошноту, стал вместе со всеми собираться в дорогу. Проехать в те места на машине было невозможно, и мы, взяв с собой все снаряжение «гробокопателей», пошли пешком. Банинский джип решено было оставить на монастырском дворе: угонять его здесь некому, разве что волк или медведь возьмут ненадолго покататься. Когда мы прошли по заболоченной местности километра два-три, я сунулся в карман за сигаретами и неожиданно для себя обнаружил там какой-то маленький продолговатый предмет. И тут же вытащил на свет божий пистолетную пулю. Откуда она у меня? Необычно в ней было то, что сама пуля была серебристого цвета.
Да, именно так: пуля была серебряной.
…Перед казнью к нему подошел председатель комиссии Святой папской инквизиции. Они молча смотрели в глаза друг другу. И суровый иезуит неожиданно отвел взгляд.
– Значит, ты врешь! – проговорил Одноногий и с облегчением вздохнул.
Через несколько минут его живьем закопали в свинцовом гробу.
«2 БОГ 2»
В зале центрального городского кинотеатра «Лучший Мир» шел фильм «Армагеддон». С любопытством прочитав афишу, пожилой господин, сильно хромавший на левую ногу, одетый в оригинального покроя военный френч длиной ниже колен и потому немного смахивающий на сутану католического священника, подошел к билетной кассе:
– Сколько стоит билет? – спросил он с таким удивительным акцентом, что сразу стало ясно, что этот человек – иностранец.
– Тридцать рублей, – вежливо ответила ему молоденькая кассирша.
Он достал целую пачку купюр всех стран и народов. На безымянном пальце левой руки у него блеснул массивный золотой перстень с пентаграммой.
– Выбирайте.
Молоденькая кассирша схитрила и выдернула не тридцать рублей, а тридцать долларов и с улыбкой подала ему билет.
– Ваша улыбка стоит дороже, – сказал он. Кассирша смутилась и перестала улыбаться.