Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)
Шрифт:
Обследую помещение. На первом этаже две комнаты, обставленные бросовой мебелью. В одной из них нахожу на вешалке синий плащ. На ночном столике — румяна, пудреница, заколки для волос. На кровати — маленький чемоданчик из свиной кожи. Открываю его и торопливо стукаю себя в подбородок, чтобы вернуть отвисшую челюсть в исходное положение. Он доверху набит купюрами по пятьсот франков. Судя по всему, тут миллионов пятьдесят. Прилично. Голову даю на отсечение, что это именно моя Джоконда оставила такой царский подарок — не было времени прихватить его с собой. Тем не менее что-то не припомню я, чтобы кто-нибудь даже
Смотрю купюру на свет. На первый взгляд все в порядке — деньги как деньги. Достаю из бумажника свою, кровную, пятидесятитысячную бумажку и принимаюсь сравнивать. Процесс длится так же долго, как «день без тебя» (как сказал бы поэтически настроенный Сан-Антонио в более подходящей ситуации). Но иногда я способен проявить терпение. Через четверть часа мои поиски увенчиваются успехом. Исследуя то место, где изображен толстяк в парике на фоне Версаля, я на своей купюре насчитываю в третьем по счету здании восемнадцать окон, а на ассигнации из чемоданчика — всего пятнадцать. Маленькая деталька, но вполне достаточная, чтобы установить истину. Теперь я понимаю, почему дама в синем была так щедра с Дэдэ, — она могла себе это позволить/
Характерные звуки извещают меня о прибытии полиции.
Глава 11
Главный комиссар Матэн: полтора центнера тугого мяса, дюжина подбородков один на другом, голубые подтяжки и зеленый галстук, на котором изображена голова испанца на фоне лунного заката. В довершение — нос, свидетельствующий, что его владелец всегда не прочь пропустить стаканчик божоле.
Комиссар появляется в сопровождении какого-то худышки, серьезного, как гражданские похороны.
— Ну-с, — вопрошает он, — что тут у тебя?
— Ничего хорошего, — вздыхаю я. Потом даю ему точное описание происшествия. Он внимает в сосредоточенном молчании. Затем мы идем навестить труп.
— Ты хоть сам-то отдаешь себе отчет, в какое дело влез? — интересуется Матэн. — Чтобы печатать фальшивки такого качества, надо иметь серьезное оборудование. Бумажки высший класс. Не знай я, что они не настоящие, — нипочем бы не отличил. Да-а, неплохо бы заиметь такой чемоданчик. Хватило бы, чтобы уйти на пенсию, а? Представляешь — вилла с зелеными ставнями и роскошная жизнь в свое удовольствие! — он вздохнул, терзаемый тайным сожалением.
Я неопределенно пожал плечами.
— В конце концов, наше дело не обогащаться, но наказывать тех, кто хочет это сделать незаконным способом, — встрепенувшись, единым духом выпалил Матэн и, обессилев от столь длинной тирады, перевел дух, вытирая взмокший лоб огромным носовым платком. — Кстати, ты успел продумать, как подобраться к этой твоей синей мышке?
— Нет, — признался я. — Понятия не имею. Приметы уж слишком неопределенны. Разве что попробовать с другой стороны? Найдется у тебя хоть несколько парней не таких тупых, как остальные?
— Компер? — понимающе спрашивает он.
— Именно.
— Ты прав. Имеет
— Валяй, — соглашаюсь я.
Он в сопровождении своего тощего помощника, так и не проронившего ни единого слова, отбывает исследовать сарай, где его ждет еще один труп, а я решаю позвонить патрону — тот, наверное, уже давно спрашивает себя, куда это подевался его любимый Сан-Антонио.
Судя по голосу, старик пребывает в отвратительном настроении.
— Это я, шеф, — весело произношу я.
— Слышу, — мрачно изрекает он.
На ходу переменив настрой, выдаю ему полный доклад. К концу мое настроение немногим отличается от его — терпеть не могу рапорты, даже устные.
— Фальшивомонетчики — не наша область, — резюмирует старик. — Сдай дела лионцам и возвращайся.
— Что?! — вырывается у меня. Не очень вежливо, но старик переживет. Он что, с ума сошел — возвращать меня в момент, когда дело наконец становится интересным? Разве отнимают тарелку супа у голодной собаки? Больше он ничего не хочет?
— Ты что, плохо слышишь? — скрипит этот сморчок. — Я жду. Есть для тебя задание. За границей.
Я знаю, что возражений он не терпит, но тем не менее не колеблясь бросаюсь в защиту своей мозговой косточки:
— Слушайте, патрон, не могу я сейчас это дело оставить! Считайте, что оно уже стало моим личным.
— А меня твои личные дела не волнуют. Так же, как и тебя мои.
Чувствую, что дальше пререкаться небезопасно.
— Ладно, — злость в голосе все же скрыть не удается. — Когда я должен быть на месте?
— Как можно скорее.
— Сию секунду я все равно выехать не могу. Машина не моя — кстати, ее ещё надо вернуть, да и шмотки забрать…
— Жду тебя завтра вечером, — непререкаемым тоном объявляет старик и вешает трубку.
— Вонючка! — ору я в бесчувственный аппарат. — Продажная шкура! Козел!
— Вы уже кончили? — нежным голоском осведомляется телефонистка.
— Нет, — рычу я, — только начинаю!
И тут мне в голову приходит одна вещь, о которой я, честно говоря, вспоминаю не часто. Все-таки я, черт побери, не вольная пташка — я состою на службе у старой доброй Французской республики и шкура моя принадлежит государству. Так что личная инициатива может иметь место только в том случае, если она оговорена приказом.
Бросаю на закуску еще пару ласковых слов и покидаю место действия.
Еду к дому Дюбона.
— Ну у тебя и морда, — бросает он вместо приветствия.
— Есть от чего, — хмуро киваю я. — Патрон велит возвращаться. Представляешь, впервые за все время моей клятой карьеры приходится бросать дело, не дойдя до финиша.
— Такова жизнь, — философски изрекает Дюбон, — вечно кто-нибудь сует палки в колеса. Пойдем-ка пожрем, вот что. Глядишь, и полегчает.
Сказано — сделано. Жратва — любимый спорт Дюбона; думаю, потому он и стал хозяином отеля. Меню — его любимый вид литературы, тут он не только читатель, но и творец: обожает красивым почерком выписывать названия блюд. Любит сам покупать продукты и смотреть, как повар колдует над соусом из мадеры. Словом, проводит жизнь, пуская слюну.