Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы)
Шрифт:
Кроев вышел из райотдела последним. Он сильно устал, но шел в общежитие неторопливо, небрежно неся следственный портфель и фотоаппарат. Не стоило заходить в прокуратуру: завтра с этим же портфелем и аппаратом он поедет в «Приозерный».
Бессонная ночь и сумбурный день, события которого картинками калейдоскопа складывались и рассыпались в голове следователя, утомили его, и он, добравшись до постели, мгновенно уснул.
Ясновидящий Корж оказался прав. На следующий день в «Приозерный» шла одна прокурорская машина, в которой на переднем сиденье рядом с Василичем сидел Кроев, а сзади подпрыгивали на кочках Корж и центральная фигура
Тропин не выглядел злодеем, на героя он тоже не походил. Это был в полном смысле невзрачный человек лет сорока с темным испитым лицом, оловянными навыкате глазами и полуоткрытым ртом. Он сидел, забившись в угол «Уазика», тупо уставившись в одну точку на полу. Шапка на его голове сидела криво, телогрейка была расстегнута.
Выехали за Кедровку. Под колесами машины хрустел ледок. Начинался очередной мартовский день.
Дорога предстояла длинная, и Корж решил не терять времени даром. Выждав момент, он спросил Тропина:
— Болит голова?
— Не болит, — зло ответил тот, — с чего ей болеть.
— Ну, конечно, с чего ей болеть, — сказал Корж, — ты же вчера выпил сто грамм, но с устатку опьянел. Так?
— Так, — ответил Тропин, не чувствуя иронии.
— Так, — подтвердил Корж. — Ну, а прокурора зачем ругал и в вытрезвителе про пожар всем говорил? Меня чуть не избил, когда я тебя вечером в контору пел.
— А че я говорил? — насторожился Тропин, — я ни че…
Он, конечно, не поверил, что мог ругать прокурора и драться с Коржом. Но вот проболтаться спьяну мог, и это его забеспокоило. Корж умело заронил в его душу зернышко сомнения.
— Что-то ты там про ларь говорил, — продолжал разговор Корж.
Тропин словно проснулся, поднял голову, посмотрел на Коржа и медленно, чуть ли не с угрозой, процедил:
— Мягко стелешь, начальник.
Ответ этот, исходивший от неразвитого алкаша из Кедровки, буквально ошарашил Кроева и Коржа. Ни тот, ни другой не ожидали от него ничего подобного.
Первым справился с замешательством Корж:
— Ну, ну, Тропин, — не строй из себя блатного. Со мной эти штучки не пройдут. Я твою биографию лучше своей знаю. Ты мог бы Денисову баки заколачивать. Он бы тебя поддержал и по «фене» побазарил. Тебя послушаешь — ты всю жизнь в тюрьме сидел и зону в долгах и страхе держал. Об этом ты односельчанам рассказывать можешь. Ты им можешь сказать, что ты в те лаге’, что ничего не боишься и что тебе две пятницы жить осталось, а у меня это не пройдет. Я таких ухорезов насквозь вижу, — сказал Корж без тени иронии, — понял?
Тропин долго молчал, а потом буркнул:
— Понял.
— То-то.
Кроев в разговор не вмешивался. Как следователю, ему резало слух обращение с Тропиным на «ты», как это делал Корж. Однако он не вчера родился и видел, что «вы», сказанное таким людям, как Тропин, роняет в их глазах авторитет следователя, выставляет его «мозгляком и интеллигентом», с которым и разговаривать не стоит.
Прошло некоторое время, и Корж, дав Тропину переварить горькую пилюлю, стал подходить к нему с другого конца.
— Ты же умный мужик, Тропин, если с тебя, конечно, эту мишуру стащить.
Молчание.
— Умный же?
— Да не дурак, — произнес Тропин не без гордости.
— Восемь классов закончил, книги читаешь. Читаешь ведь?
— Читаю, — ответил Тропин, последний раз державший в руках книгу лет двадцать назад.
— Историю
2
Петр (жарг.) — пять лет.
— Ничего я не брал, — взорвался вдруг Тропин. — Я знаю, вам посадить кого-то надо. И вы герои, и фраер сидит. Вам был бы человек, а статью вы подберете. Я не был в коровнике, я — ученый, я знал, что меня в первую голову таскать начнут и даже подходить к нему не стал. Мне медаль надо за то, что я народ поднял или че-нибудь еще, а теперь выходит — за мои же сухари, и я же пидарас. Нет, начальник, я чужую вину на себя не возьму. Горбатиться за кого-то не пуду.
Тропин говорил с придыхом, и Корж, видя, что тот пытается довести себя до истерики, решил выпустить пар.
— Успокойся, Тропин, успокойся, — сказал он, — никто на тебя ничего не вешает, пока, разумеется. Не такая ты важная персона, чтобы все следствие на тебе клином сошлось. Без тебя разберемся. Да и, честно сказать, что ты помнить можешь? Ты же в ту ночь пьяный был. Так?
— Че? — усмехнулся Тропин. — Пьяный, стакан красного для сугреву выпил, и уже пьяный.
— А с кем выпил?
— Один.
— Один? Ты что, алкаш, что ли, один пьешь?
— А что, только алкаши пьют одни, — проронил Тропин обиженно и вновь уставился в пол своими оловянными глазами.
Корж снова попробовал разговорить Тропина, но тот не откликался.
«А ведь он не дурак, — подумал Кроев, — он ничего не сказал о пожаре, не стал оправдываться, чтобы не дать невзначай Коржу какой-нибудь конкретный факт, за который в дальнейшем можно было бы зацепиться. А как ловко он переиграл Коржа, „обидевшись“ за алкаша. И теперь, прикрываясь обидой, как щитом, не будет отвечать на вопросы».
Так оно и вышло. Корж, получив на свои вопросы обиженное сопение, замолчал, а затем для порядка попросил Тропина хорошенько подумать обо всем, «так как время еще есть».
На отделение приехали поздно.
Заслышав «Уазик», на крыльцо конторки вышел Глинков.
— Принимай гостей, — сказал Корж, ступая на землю, — не нас, конечно, Тропина. Определи его в коридор, пусть ждет.
— Жрать хочу, — буркнул Тропин, выходя из машины.
— Придется потерпеть, — ответил Корж, — я тоже не завтракал, значит, обедать придется в одно время. Теперь у нас будет один распорядок: работать будем в одно время, есть в одно и так до тех пор, пока с пожаром не разберемся.