Детектив от Иоанна
Шрифт:
— И мне не нужен, — поддакнул Боксер, боязливо поглядывая на черный иллюминатор. — Кто меня там ждет? А здесь я при исполнении, здесь я… здесь я…
Он не смог подобрать нужных слов, но выразить мысль надо было, и тогда Боксер вскинул вверх кулак и ответственно произнес: «У!»
— Где же он, где? — бормотал Соотечественник, подключаясь к поискам парашюта. — А ты уверен, что парашют в синем мешке?
— Да ты хоть красный или зеленый ради принципа найди! — отозвался из-под вороха рваного картона Аулис. — Тут вообще никакого нет!
Полицейские тоже принялись
— Есть! — радостно крикнул Боксер. Он уже добрался до первого ряда и забрался под кресло. На поверхности оставались его ноги. Штанины сползли к коленям, обнажив черные могучие ноги, белые носки и торчащие из-под резинок крученые рождественские свечи.
Интеллигент и Соотечественник кинулись вытаскивать мощное, пышущее жаром тело. Оказавшись на поверхности мусора, Боксер вскинул над головой, словно флаг, синий мешочек с нарисованным на нем оранжевым парашютом.
Соотечественник выхватил находку из рук полицейского, сунул в мешок руку, вывернул его наизнанку и поднял недоуменный взгляд.
— Но он пустой!
— Что значит пустой? — не поверил Интеллигент и сунул в мешок голову.
Отряхиваясь, к ним подошел Аулис.
— Мне кажется, — произнес он, глядя на вышитую надпись «Cake and brother», — что парашют кто-то умыкнул. Не хотите ли, господа полицейские, проверить свои трофеи?
— Это оскорбление! — возмутился Интеллигент. — Ты, сынок, не забывайся!
— Обыскивай! — злобно произнес Боксер и расстегнул пуховик, демонстрируя раздутые карманы.
— Я догадываюсь, чьи это проделки, — покусывая губы, ядовито произнес Соотечественник и с презрительным прищуром оглядел всех присутствующих. — Я догадываюсь… Моей родине все неймется… Она все еще хочет полакомиться моим трупом… Черта с два! Не выйдет! Я так просто не дамся…
— Может, мы его без парашюта сбросим? — предложил Боксер.
— Надо спросить у диспетчера, устроит ли его такой вариант, — ответил Интеллигент.
Аулис громко сопел, исподлобья глядя на полицейских. Прикидываются эти два олуха или, быть может, у них проявился синдром ягодично-мозжечкового ожирения? На кой ляд диспетчеру расплющенный труп агента? Диспетчеру нужен живой агент. Иначе зачем бы он стал говорить про парашют?
Он вернулся в кабину, согнал с кресла Стюардессу и долго вызывал на связь диспетчера. Аулис слышал в наушниках его тяжелое дыхание и приглушенный смешок и не понимал, зачем этот невидимый спаситель тянет резину, мучает его и подводит к последней черте самолет — к той черте, за которой спасти летучую машину не сможет уже никто… За окнами сгустилась темнота. Уже невозможно было что-либо рассмотреть. Исчезла земля, исчезли облака и небо. Самолет залип в бездонной, тягучей черноте. Это было хуже и страшнее, чем полет в тучах. Тогда ощущался полет, и можно было видеть, как серые туманные клоки проносятся мимо. А теперь нельзя было сказать с уверенностью, движется ли вообще самолет. Или же он завис в каком-то
— Ну что, сынок? — как всегда неожиданно отозвался диспетчер. — Подготовил агента к выброске?
— Мы не нашли парашюта, — ответил Аулис гробовым голосом.
Диспетчер помолчал, вздохнул.
— Что ж, — с легким сожалением произнес он. — Вы всегда поступали по своему усмотрению, хоп-шлеп — и гуд морген… Не смею навязывать вам свою волю, действуйте так, как считаете нужным.
— Погодите! — крикнул Аулис. — Я говорю вам правду! Мы не нашли парашюта! Я лично перерыл весь салон. Не знаю, куда он подевался!
Диспетчер кряхтел и хмыкал. Нежелание помогать Аулису вылезало из него в виде утробных нечленораздельных звуков.
— Топлива сколько осталось? — невнятно, словно у него склеились зубы, спросил диспетчер. — Посмотри на дисплей параметров двигателя. Внизу, под оборотами и температурой масла, где «Fuel»… Нашел?
— Нашел. Две тысячи пятьсот.
— Сколько?! — с веселым удивлением переспросил диспетчер. — Две тысячи пятьсот фунтов? Эге, браток, да у вас энергетические ресурсы почти на нуле. Долго не протянете…
У Аулиса захолонуло в груди. Он облизнул губы и машинально глянул на командира: может, очухался? может, у него включились мозги, рассеялась дурь, наступило прозрение? может, свершилось чудо, и дебил на мгновение превратился в разумного человека, с совестью, ответственностью и болью за вверенный ему самолет… Но увы! Все те же мелкие заплывшие глазки с мутным взглядом идиота, те же пузыри изо рта и мокрые штаны.
— Диспетчер!! Диспетчер!! — закричал Аулис. О, как мучительно больно умирала его последняя надежда! — Что же вы нас бросаете?! Я тут не один! Нас шестеро! Есть тяжелораненый, есть женщина…
— Ну и что? — равнодушно ответил диспетчер. — А мне какое до вас дело? У вас свой самолет, свой курс.
— Почему вы так говорите?! — ужаснулся Аулис. — Вы же обязаны…
— Вам я ничем не обязан, — оборвал диспетчер.
— Как же так? — голос Аулиса совсем ослаб. — Вы же ответственное лицо… вы же должны сопровождать самолеты…
— Должен. Но ваш самолет… э-э-э… он как бы сам по себе самолет.
— Что значит — сам по себе самолет?
— Он в ином воздушном пространстве порхает… Отдельно. На своем персональном эшелоне. Он не такой, как другие… — мучился, подыскивая точные слова, диспетчер.
— На персональном эшелоне?
— Вы сами избрали свой, особый курс, понимаешь? — теряя терпение, крикнул диспетчер. — Это же спецрейс! О чем ты думал, когда в самолет садился? У вас все не так, как у других самолетов! У вас все через жопу!
— Я ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул Аулис, хватаясь за голову. — Помогите нам приземлиться, и ничего больше от вас не надо!
— Если ты, сынок, до сих пор ничего не понял, — с усталой печалью произнес диспетчер, — то, наверное, уже никогда не поймешь. Прими мои соболезнования.