Детектив от Иоанна
Шрифт:
— Я видела там маленький родник с прохладной прозрачной водой! — прошептала она ему и махнула рукавом в сторону ближайшего бархана.
— Врешь! — произнес Боксер. Его голос напоминал звук, с каким степная кобра ползет по сухим колючкам.
— Ну и дурак, что не веришь! А я уже вволю напилась!
Проигрывая могучему искушению, Боксер схватил рукав блузки и намотал его себе на кулак.
— Теперь пойдем вдвоем!
— Пойдем! — согласилась Стюардесса.
Он взбирался на бархан, держа Стюардессу над головой, словно
— Сюда, сюда, — подсказывала она. — Вот родник, смотри!
— Где?! Не вижу! — едва ворочая пересохшим языком, вопрошал Боксер и вялеными, с проступившей на них солью глазами смотрел себе под ноги.
— Да вот же! Ты что, ослеп?
— Да где же??
— Опустись на колени и зачерпни ладонями. Только не застуди горло, уж больно студеная!
Дурея от нестерпимого желания, Боксер падал на колени, разжимал кулак, выпуская Стюардессу, и вонзал ладони в песок по самые локти.
— Разве это вода?! А?! Разве?!
— Конечно! — веселилась Стюардесса, набирая безопасную высоту. — Ты попей, попей, а то она у тебя между ладоней вытекает!
И Боксер, широко раскрыв рот, всыпал в него полную горсть песка. Сначала он замер, прислушиваясь к ощущениям, потом попытался проглотить, но глотка не смогла протолкнуть песок в пищевод. Боксер начал задыхаться. Он вскочил на ноги, захрипел. Песок тонкими струями, как в песочных часах, просыпался меж его асфальтовых губ. Боксер крутил головой, мычал. Потом стал страшно кашлять и пытаться прочистить глотку пальцем. Песок налип ему на голосовые связки, на гланды, небо и язык, забрался в носоглоточную пазуху, и ни вытрясти его, ни выплюнуть… А Стюардесса уже приземлилась рядом с командиром и принялась щекотать рукавом ему за ухом.
— Пообещай мне что-нибудь, милый!
Онемевший, с намертво забетонированной глоткой, Боксер сбежал с бархана, молча тряся кулаками.
— Пока! — прощалась Стюардесса с командиром, и воротничок блузки прижимался к замызганному вороту пилотской рубашки.
Небольшим утешением для Боксера оставался командир. Но беда в том, что Боксер часто опаздывал к моменту испускания и уже не журил летчика, как прежде, а истошно хрипел:
— Куда торопишься?! Куда спешишь, я тебя спрашиваю?! В твоем возрасте, папаша, уже некуда торопиться!! Столько добра даром пропало!
— Уберите! Уберите это! Я не могу на него смотреть! — очень похоже стонал Соотечественник и, уподобляясь страусу, снова зарывал голову в песок. Наверное, его преследовали какие-то навязчивые галлюцинации. От частого подражания толстозадой птице у Соотечественника протерлась плешь на голове, а уши забились песком. Потому он не реагировал, если к нему кто-нибудь обращался, и вообще не поддерживал никаких контактов с внешним миром, лишь изредка останавливался, вскидывал голову вверх, раскрывал рот и отрывисто спрашивал:
— Эй! Где я? Тут
Боксер шлепал его по щекам, дергал за нос, но Соотечественник этого не чувствовал, морщился, наклонялся из стороны в сторону, резко пригибал голову и приседал, словно в него со всех сторон летели булыжники.
— Не надо! Умоляю вас, не надо! Я вам все объясню!
— Ему лучше, чем нам, — увязая по щиколотку в песке, надтреснутым голосом произнес Интеллигент. — Идет налегке, все время с кем-то спорит, что-то пытается объяснить… — Полицейский замолчал, сколупнул ногтем засохшую язвочку на губе и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил: — Как вы думаете, сколько человек может прожить без воды?
— Неделю, — предположил Боксер, с удивлением глядя, как из его ноздрей тонкими струйками сыплется песок.
— Значит, мы идем меньше недели, — умозаключил Интеллигент.
Боксер постучал по седловине носа, будто выбивал из курительной трубки прогоревший табак, и усмехнулся.
— Ты так считаешь? А мне кажется, что мы идем уже месяц. Или даже год.
— Год? Да у меня совсем не выросла на лице щетина! А за год до пупа была бы борода!
— Да? — Боксер провел рукой по своему подбородку. — В самом деле, не выросла… Но тут дело, мне кажется, вовсе не во времени…
— Послушайте, а кто мне скажет, что с нами вообще происходит? — не дослушав Боксера, вопросил Интеллигент. — Что это за страна, в которой нет ни одного колодца?
Аулис, вполуха слушая этот разговор, машинально глянул на часы. Они совсем испортились, и теперь на дисплее высвечивалось несколько чисел. Одно из них отматывало время назад, другое — вперед, а третье — в сторону, и при этом показывало число в экспоненциальной нотации, заодно вычисляя его факториал. Аулис вовсе не был силен в математике, но почему-то решил, что его часы фокусничают именно таким образом.
— Если я не выпью сегодня воды, — поставил неожиданный ультиматум Интеллигент, — то завтра умру!
— Завтра? — переспросил Боксер и по привычке глянул на штаны командира. — А что такое завтра, дорогой коллега?
— Завтра — это завтра, — огрызнулся Интеллигент и как следует наподдал левой ногой свой сизый мешочек. — Это значит на следующий день. — Подумал и уточнил: — Через двадцать четыре часа!
— А кто из нас эти часы сможет измерить? — усмехнулся Боксер. — И чем их вообще можно измерить?
— Я не пойму, на что ты все время намекаешь?
— Я не намекаю. Я предлагаю тебе стать счетчиком времени. Когда ты умрешь, мы поймем, что прошла неделя.
— Все! — не выдержал Интеллигент и скинул ящик на песок. — Я дальше не пойду.
Движение угасало. Барханы, как театральные декорации, перестали двигаться. Боксер отпустил Соотечественника, но командира продолжал держать под руку. В последнее время он ни на мгновение не расставался с ним.
— И что ты собираешься делать?