Детективное агенство «Аргус» [сборник]
Шрифт:
Шкатулка стояла на этажерке в комнате Елизаветы Сергеевны; ключ от нее находился в нижнем ящике гардероба, о чем знали все домочадцы.
— Елизавета Сергеевна, давайте говорить на доверии — попросил Вилкин. — У вашей дочери и внучек есть близкие друзья или кавалеры, которым разрешается сюда приходить?
— Близких друзей нет, а ухажеров я сюда не допускаю, — категорично заявила старушка. — Так прямо и говорю: муж — пожалуйста, а остальных буду гнать поганой метлой. Зачем вам это: я весь день дома, только в магазин за продуктами выхожу.
— Но кавалеры, наверное,
Старушка задумалась, припоминая:
— У Веры какой — то женатый инженер, они где — то на стороне встречаются. Таню несколько раз паренек с завода спрашивал: симпатичный, серьезный! А к Оле зашли как— то двое патлатых, так я их быстро отсюда отправила.
— А как реагировали члены семьи на пропажу перстня?
— Дочь вначале не поверила, решила, что я куда — то переложила и забыла об этом, — и приняла всерьез тогда, когда осмотрели дом снизу до верху. Таня отнеслась к пропаже равнодушно, — но она по характеру флегматик, а Оля сразу начала кричать, что перстень не брала и он ей даром не нужен.
— Где они сейчас?
— Вера и Танечка на работе, а Оля будет через полчаса.
— Тогда, с вашего разрешения, я осмотрю комнаты и подожду Олю.
— Пожалуйста, пожалуйста — замахала руками старушка.
— А я пока оладьи испеку и чаек поставлю.
У девочек было одна комната на двоих, Вера Ивановна жила рядом, а напротив, через коридор, располагались кладовая и комната Елизаветы Сергеевны. Судя по скромной обстановке, Вера Ивановна довольствовалась статусом незамужней женщины и лишних денег не имела. Оля явно увлекалась рок — музыкой, отдавая предпочтение, как объясняли пришпиленные к стене рисунки и фотографии, группам со скандальной славой. Возле Таниной кровати стояла этажерка с книгами, подбор которых свидетельствовал о хорошем вкусе с налетом романтизма.
Во дворе послышался шум: кто — то шел, напевая песенку. Оля, — а это явно была она, — оказалась шатенкой среднего роста, изуродованной «хипповой» прической и пятнистыми варенками. Елизавета Сергеевна вышла ей навстречу: после короткой беседы Оля, негодующе тряхнув головой, направилась в комнату к ожидавшему ее Вилкину.
— Здравствуйте! — с независимым видом объявила Оля, сердито глядя на Вилкина. — Вы что: в моих вещах роетесь?
Я этого не разрешала.
— Просто рассматриваю, — успокаивающе произнес Вилкин. — Вы ведь знаете о пропаже перстня.
— Подумаешь, пропажа? Бабушка его потеряла, а теперь выдумывает, настроение всем портит. Никому он не нужен.
— Считаете, что перстень сам собой найдется? — осторожно спросил Вилкин.
— Не знаю, — растерялась Оля. — Может, найдется, а может, нет. Но я тут ни при чем, учтите.
— А кто «причем»?
— Да откуда я знаю!? Вот привязались!
— Виноват, исправлюсь! — улыбнулся Вилкин. — Что мы стоя разговариваем?! Давайте за стол сядем.
Негодующе фыркнув, Оля обошла Вилкина по кругу и села на самый дальний стул; Вилкин пристроился неподалеку. Ситуация его забавляла: эта сердитая девочка чем— то ему импонировала.
— Вы игры любите? — внезапно спросил Вилкин.
— Вот еще! —
— Давайте попробуем: вы ведь хотите, чтобы вора нашли. Я буду называть слово, а вы противоположное по аналогии. Например: жена — муж, сестра — брат и так далее. Согласны?
— Ладно! — недоуменно сказала Оля.
— Свет!
Оля задумалась, потом произнесла:
— Ночь.
— Огонь! Быстрее говорите! — поторопил Вилкин.
— Ну, лед.
— Друг!
— Враг!
— Дом!
Оля опять задумалась:
— Улица, наверное.
— Перстень!
— Не знаю. Пусть будут серьги.
— Земля!
— Небо. Долго еще?
— Хватит. Спасибо. До вечера!
Зайдя на кухню, Вилкин по настоянию Елизаветы Сергеевны попил чай с оладьями, и, уточнив, как проехать на работу ее дочери, отправился в путь. Вера Ивановна оказалась невысокой, в меру упитанной женщиной, со спокойными движениями и рассудительным голосом. Узнав о цели визита, она вздохнула, произнесла: «Наверное, мама права: другого выхода не было» и, отведя Вилкина в пустующее подсобное помещение, приготовилась отвечать на вопросы.
— Ваше мнение о краже перстня? — спросил Вилкин.
— Двойственное. С одной стороны, мне жаль перстень: помню, как в детстве я показывала его подругам и мне все завидовали, потому что у меня было то, что отличало нашу семью от других. С другой стороны, я понимаю, что взял кто — то из дочек. А это не только материальная, но и моральная потеря: мы всегда доверяли друг другу и теперь этого не будет.
— Как вы думаете: кто виноват?
— Оля, конечно. Эти ее дружки: лохматые, с какими — то дикими песнями и поступками! Я пыталась переубедить ее, объяснить, что в ее годы ребята должны думать о карьере, стараться прилично выглядеть, а не изображать из себя соловьев — разбойников. Но она упрямая: если вобьет что в голову, — не выбьешь. И скрытная очень.
— АТаня?
— Это моя любимица. С детства носилась с раненными птичками, обиженными кошками. Жажда кого — то спасти. На врача хочет учиться, но пока неудачно: дважды в медицинском институте до проходного бала не дотягивала.
— Скажите, а не было ли незадолго до кражи разговора о стоимости перстня?
— Был. Оля спросила, когда всей семьей ужинали: она на эту тему с Таней поспорила. Бабушка объяснила, что перстень несколько тысяч рублей стоит: его еще во времена императрицы Екатерины наш предок за военные заслуги получил.
Уточнив у Веры Ивановны ряд интересовавших его обстоятельств, Вилкин отправился к ждавшему его на улице «Москвичу». Заехав в ломбард, Вилкин убедился, что перстень туда не сдавали, после чего направился в читальный зал библиотеки, где около трех часов изучал литературу о перстнях. Посмотрев на часы, решил, что пора обедать, и поехал домой.
Вилкин жил вместе с матерью, Анной Николаевной, возле больницы имени Семашко. Район был тихий, спокойный; Вилкин помнил, как радовалась Анна Николаевна, проработавшая до пенсии заведующей кафедрой русского языка филологического факультета, когда получила эту двухкомнатную квартиру.