Дети Ананси

Гейман Нил

Но старческие пальцы миссис Дунвидди уже открутили крышку с пузырька, который она быстро сунула ему под нос. Отдергивая голову, Толстый Чарли все равно вдохнул нашатырный спирт. На глаза ему навернулись слезы, ощущение было такое, будто кто-то съездил ему по носу. С подбородка у него капала вода.

— Ну вот, — сказала миссис Дунвидди, — теперь тебе лучше?

— Который час? — спросил Толстый Чарли.

— Почти пять утра, — ответила, отпив из своей гигантской кружки кофе, миссис Хигглер. — Мы

уже забеспокоились. Расскажи лучше, что с тобой было.

Толстый Чарли порылся в памяти. Нет, происшедшее не растворилось, как случается со снами, но ему казалось, что события последних нескольких часов переживал какой-то другой человек, и теперь надо связаться с этим другим с помощью доселе неопробованных методов телепатии. В голове у него все смешалось, многоцветное волшебство иного мира растворялось в буровато-серой реальности.

— Там были пещеры. Я просил о помощи. В пещерах жило много зверей. Никто не хотел помочь. Все боялись моего папы. Потом одна согласилась.

— Одна? — переспросила миссис Бустамонте.

— Одни там были мужчинами, а другие женщинами, — объяснил Толстый Чарли. — Эта была женщиной.

— Ты знаешь, что она такое? Крокодил? Гиена? Мышь?

Он пожал плечами.

— Я, наверное, вспомнил бы, если бы меня не начали бить и поливать водой. И совать мне под нос всякую гадость. От такого все мысли из головы улетучиваются.

— Ты не забыл, что я тебе говорила? — спросила миссис Дунвидди. — Ничего не отдавать? Только меняться?

— Да, — со смутной гордостью ответил он. — Да. Там был Обезьяна, он хотел фруктов, но я сказал «нет». Послушайте дайте мне выпить чего-нибудь покрепче.

Миссис Бустамонте взяла со стола стакан с чем-то.

— Мы так и подумали, что тебе понадобится выпить. Поэтому процедили шерри. Там может оказаться немного кулинарной смеси, но для здоровья не опасно.

Только тут Толстый Чарли заметил, что руки у него сжаты в кулаки. Он раскрыл правый, чтобы взять у старушки стакан. Потом вдруг остановился и уставился на свою ладонь.

— В чем дело? — спросила миссис Дунвидди. — Что там?

На ладони Толстого Чарли лежало черное, смятое и влажное от пота перо. И тогда он вспомнил. Все вспомнил.

— Это была Женщина-Птица, — сказал он.

Рассвет окрашивал небо серым, когда Толстый Чарли садился на переднее сиденье седана миссис Хигглер.

— Хочешь спать? — спросила она.

— Не очень. Как-то странно себя чувствую.

— Куда тебя отвезти? Ко мне? В дом отца? В мотель?

— Не знаю.

Она завела мотор и рывком тронулась от обочины.

— Куда мы едем?

Миссис Хигглер не ответила, только с шумом отхлебнула из своей мегакружки. Но, помолчав несколько минут, все-таки снизошла:

— Может, то, что мы сегодня

сделали, к лучшему, а может, и нет. Иногда семейные дела лучше улаживать внутри семьи. Взять хотя бы вас с братом… Вы слишком уж похожи. Поэтому, наверное, ссоритесь.

— Надо думать, в ваших краях употребляют слово «похожи» в каком-то особом смысле, подразумевая на самом деле «как небо и земля».

— Не строй тут из себя англичанина. Я знаю, что говорю. Вы с ним одного поля ягоды. Помню, твой отец говорил: «Каллианна, мои мальчишки глупее…» — впрочем, неважно, что именно он сказал. Смысл в том, что сказано было про вас обоих. — Туг ей в голову пришла какая-то мысль. — Ха! Когда ты отправился туда, где живут старые боги, ты отца там видел?

— Кажется, нет. Я бы запомнил.

Она кивнула, и остаток пути они ехали молча. Наконец она припарковала машину, и они вышли.

Флоридский рассвет разливался прохладой. Сады Успокоения словно бы сошли с киноэкрана: по земле стелился туман, смягчавший все очертания. Миссис Хигглер толкнула маленькую калитку, и они вошли на кладбище.

Закрывая свежую землю на могиле отца Толстого Чарли, кто-то уложил газон, и в изголовье красовалась металлическая табличка, к которой была приварена кованая ваза. Сейчас в ней покачивалась одинокая желтая роза.

— Господи, сжалься над грешником в этой могиле, — с чувством сказала миссис Хигглер. — Аминь, аминь, аминь. Аминь!

Оглянувшись по сторонам, Толстый Чарли заметил, что у них есть зрители: два красноголовых журавля, которых он видел, когда приезжал сюда в прошлый раз, покачивая головами, важно зашагали в их сторону, точно два аристократа, явившихся посетить заключенных.

— Кыш! — шикнула на них миссис Хигглер.

Птицы воззрились на нее без удивления, но не улетели. Одна резко опустила голову, а когда подняла, в клюве у нее билась ящерица. Глоток, встряска, и ящерица превратилась в горбик на шее у журавля.

Занялся рассветный хор: иволги и пересмешники радовались началу дня в дебрях за Садами Успокоения.

— Хорошо будет вернуться домой, — сказал Толстый Чарли. — Если повезет, Птица заставит его убраться до моего возвращения. Тогда все наладится. Я помирюсь с Рози.

В нем нарастал теплый оптимизм. День обещал стать хорошим.

В старых сказках Ананси живет в точности, как мы с вами, — в доме. Разумеется, он — жадный, сластолюбивый, хитрый и ужасный лжец. А еще он — добросердечный, удачливый и временами даже честный. Иногда он хороший, иногда дурной. Но одного в нем нет — злобы. Обычно слушатели на стороне Ананси. Это потому, что ему принадлежат все сказки. Их дал ему May на заре времен, отобрав у Тигра, и теперь Паук сплетает из них прекрасную паутину.