Дети Бесконечности-8
Шрифт:
– Это почему?
– Я все убрал. Все, о которых знал, конечно.
– А раньше подумать?
– тезка сразу осмелел.
– А ты думаешь, это приятно - промокашкой работать?
– Вайми хмуро взглянул на него. Глаза у него сейчас были темные, как штормовое море.
– Принимать назад в себя всю эту бредятину?
– Зачем принимать? Можно же просто уничтожить.
– Не проще. И там же память остается, обо всех сделанных Бурей... изменениях. А их, знаешь, тоже надо исправлять, - о чем некоторые обычно забывают. Ну и... интересные изменения тоже бывают. Незнакомые.
–
– протянул тезка.
Вайми улыбнулся.
– И это. Что там у тебя с ушами?
– Ахана покусала, - буркнул тезка, несколько запоздало прикрывая их ладонями.
– Ну как бы - деву прекрасную тоже можно покусывать за ушки, - хихикнула Ксетрайа.
– Или дуть в них. Или даже вылизывать. Хотя Ахана, например, тут сразу отлягивается от начинающей личности, и говорит, что извращенец.
– А?
– тезка испуганно взглянул на подругу, жарко краснея до упомянутых ушей.
– Вы что, и это обсуждали?
– Ага, - Ахана широко улыбнулась.
– Извращенец же! Я сплю, - а ты мне в ухи дуешь! А потом языком... фу!
– А вот нефиг было такие красивые отращивать, - буркнул тезка, упорно глядя в стол. Лицо его приняло отчетливый медный оттенок.
– Я на них смотреть просто не могу.
– Дети, успокойтесь, - Ксетрайа постучала ложкой по столу.
– Есть давайте, а то остынет же всё.
На взгляд Лэйми, остывать там особо было нечему, - сегодня Ксетрайа придумала рагу из кусочков копченого мяса и каких-то маринованных овощей, кажется, помидоров, с кисловато-сладким соусом. Оказалось неожиданно вкусно, так что ели все молча и с большим энтузиазмом, запивая каким-то холодным терпким соком. В детстве Лэйми говорили, что нажираться мяса с утра нельзя и начинать день нужно с каши, - но душа просила именно мяса, да и просто есть очень хотелось, хотя и вчера Ксетрайа отнюдь его не морила...
– Ну, и что мы будем сегодня делать?
– спросил он, когда завтрак закончился.
– Побочные последствия Творения вы уже видели, - спокойно сказал Вайми.
– И, думаю, очень злы на меня, заразу безответственную.
– Ага, - сказал тезка с бодростью, которой, очевидно, не чувствовал. Он ёрзал по скамейке - как догадался Лэйми, на заду начинающего юноша Ахана не оставила ни одного живого места, и добавлять к ссадинам от ногтей ещё и ремень ему совершенно точно не хотелось.
– И что?
– Я думаю, - туманно сообщил Вайми, задумчиво глядя на него.
– Есть, знаешь, такое понятие - ИАМИМ, извращение автономных мобильных интеллектронных модулей. И ПАЧСАД, перепрограммирование автономных частей системы на аутоагрессивные действия. Трактуется, обычно, от попытки убийства до диверсии. Наказание... соответствует тому, что бывает, когда такая вот штука добирается до цели. Ты же знаешь, что бывает, когда она добирается?
– Духовная боль, - буркнул тезка, упорно глядя в стол.
– И что это за штука такая - духовная боль?
– спросил Лэйми. Вайми перевел взгляд на него.
– Это не совсем боль, точнее будет слово "страдание". Это когда разрушается, уничтожается твоя воля, когда съёживается сознание, когда разрушается самосознание, когда медленно и неотвратимо тонет в
– А она чем от духовной отличается?
Вайми улыбнулся. Правда, невесело.
– Это просто эмоции. Муки совести, например. Если нужно потоньше, то ощущение, когда не можешь вспомнить чего-то, несмотря на мучительные попытки. Если поярче, то крушение мечты всей жизни в сочетании с уверенностью, что уже ничего нельзя поделать. Инсаана, например, мастера по таким штукам. Анхела, кстати, тоже.
– Может, физически проще наказывать?
– нервно спросил Лэйми. Слушать о таких вот вещах ему категорически не нравилось, - особенно в приложении к другу.
– Для трансразумных физическая боль - ничто. Любой силы, - спокойно сказал Вайми.
– Для людей тоже, собственно. Во время переживания такой боли личности и сознания нет. Иначе ощущение, по определению, будет неполным. Это если личность вообще что-то удерживает от распада - что тем же Мроо, например, совершенно незачем делать... Страшно - это боль душевная, когда с болью сочетается самосознание, и в зеркале самосознания она отражается миллионы раз миллионами лучей, каждый из которых есть оттенок, полноценная мысль, ощущение и самоощущение, отголосок начальной боли, только умножающий её... М-м-м, я увлёкся?
– Типа того, - буркнул тезка, поёжившись.
– Но ведь это уже Мроо, не ты. А ты?..
Вайми широко улыбнулся.
– С моей точки зрения ты - одномерное, неразвитое существо, которое срочно нуждается в распараллеливании сознания и размножении физического облика. Просто благодарности ради, я охотно сделаю штук пятьсот твоих копий, после чего с громадным удовольствием буду смотреть, как вы друг с другом разбираетесь. Ибо нефиг.
– Прикладывать такие девайсы к невинному юношу непедагогично, - профессорским тоном заявила Ахана.
– Задача же состоит не в том, чтобы невыносимыми муками принудить невинное существо к покаянию в несуществующих грехах, а пристыдить раздолбайского юноша так, чтобы он восхвалил попу, то есть, ремень как единственное спасение от невыносимых мук совести. И при этом не получить по лбу, потому что отношение к мучителям у юноша плохое. Очень. Каждый может обидеть охэйного сына, - но не каждый успеет извиниться.
– Вот так и надо учить, - хихикнула Ксетрайа.
– Ну, так вот и учат, - вздохнул тезка.
– А Анхелу некому было учить. И у нее готового такого ничего не было.
Вайми кивнул.
– Ну да, Анхеле было сложнее. Намного. Но в этом и состоит её подвиг же. В том, что она именно сама научилась, своим трудом, а не устроила себе жизнь языческой богини на Земле. Хотя вполне могла, и труда прикладывать ей не пришлось бы. И твоему отцу тоже, кстати.
– А это уже как сказать, - хихикнула Ахана.
– В некоторых мирах, если Охэйо на статуе Себя, Любимого, нехорошее слово напишет, - ему дадут попопе, за неуважение к Себе.