Дети блокады
Шрифт:
С набитыми мешками горожане потянулись в обратный путь.
– Ма, пошли быстрей! Все уже выходят на дорогу, – попросил Витька, пытаясь взвалить на плечи тяжелый мешок с капустой.
Но Александра Алексеевна стояла, о чем-то думая. Потом решительно сдернула одну из юбок. По крестьянской привычке она носила их сразу две-три. В мгновение ока затянула резинку на поясе до отказа и стала набивать кочаны в получившийся мешок.
То, что взвалила на себя женщина, пожалуй, было под силу только здоровенному мужику. Небольшого роста, но крепкая, жилистая,
Шел мальчик с трудом. Проклятые жесткие ботинки сдирали кожу с пяток.
– Ма, я не могу: больно ноги!
– Потерпи, скоро подойдем к трамвайной остановке.
– Ма! Ну, ма! Я больше не могу! Я сейчас все брошу, – чуть не плача, заныл Витька снова.
– Чтоб тебя! Разуйся, ирод, иди босиком!
Витька проворно снял ботинки и повесил их на шею. Идти стало легче. Но догнать остальных им не удалось. Когда Стоговы подошли к остановке, все уже уехали. Пришлось дожидаться следующего трамвая.
Возле Дома культуры имени Ильича при заводе «Электросила» трамвай остановился из-за воздушной тревоги. Пассажиры поспешно высаживались и бежали к домам.
Виктор видел, как их соседи из предыдущего трамвая кинулись к пятиэтажному дому с громадной аркой посредине. Он тоже метнулся за ними, но Александра Алексеевна окликнула и велела захватить с собой мешок.
Бомбы начали рваться еще до того, как они с матерью достигли середины улицы. Витька видел, как при первом взрыве мать упала среди мешков и, волоча их, поползла к тротуару. Он сделал то же самое.
Теперь было ясно, что им не успеть к арке, где укрылись все остальные. Бомбы уже начали взрываться вокруг. Трудно было понять, что бомбили фашисты: завод, райсовет, Дом культуры или железнодорожный виадук, перекинутый над Международным проспектом.
При каждом взрыве Александра Алексеевна припадала к земле, но потом упорно, словно солдат на поле боя, ползла и тащила за собой громадные мешки. Она доползла до угла забора завода «Электросила», быстро откинула крышку большого мусорного ящика, покрытого белой известью, потом подскочила к Витьке, схватила мешок.
– Быстрее в ящик! – скомандовала она и следом за сыном нырнула туда же, прикрывшись крышкой.
Более нелепое убежище из тонких досок во время бомбардировки трудно было вообразить. Но мать хотела хоть чем-то укрыться от рвущихся рядом бомб.
Взрывы не прекращались. Земля, а вместе с ней и ящик вздрагивали от мощных одиночных и групповых раскатов. Витька с завистью глядел через щели в досках на ту арку в двухстах шагах, под которой надежно укрылись их соседи.
Раздавшийся новый взрыв был настолько страшным, что, казалось, бомба упала прямо на крышку их мусорного ящика. Взрывной волной ящик откинуло к каменной ограде завода и сорвало крышку. Что-то коротко и резко затрещало возле самого уха. От неожиданности Витька съежился
Витька открыл глаза. Он глянул на мать, съежившуюся, с руками, прижатыми к ушам. Она что-то беззвучно шептала, скорее всего молилась.
Мальчик высунулся и увидел, что ни передней стены пятиэтажного дома, ни тем более арки нет. Осталась только груда развалин. Из них-то и раздавались крики отчаяния и боли.
Взрывов больше не было. Только где-то отдаленно еще ухали зенитки. Уже научившиеся улавливать верные признаки окончания воздушной тревоги еще до официального ее объявления, ленинградцы выбирались из укрытий и бежали к пострадавшему дому.
У Витьки в голове не укладывалось, что где-то там, под гигантской грудой кирпича, железных балок и обломков деревянных перекрытий, находятся его соседи по двору, его друзья. У него даже мелькнула мысль, что они не под этими развалинами, а за ними, что, стоит обойти дом, можно встретить их, перепуганных, но живых и невредимых.
– Помогите! А-а-а!
Витька узнал голос Сеньки Фуражина. Он кричал с нарастающим отчаянием. Его перебивал высокий девчоночий крик:
– Мамочка, мамочка!
Услышав голос Фуражина, Витя кинулся к тому месту, откуда он раздавался. По щекам текли слезы. Мальчик стал карабкаться по битому кирпичу и, пытаясь перекричать остальные голоса, громко звать друга:
– Сенька! Миленький, держись! Я сейчас тебя откопаю!
Витя стал остервенело разбрасывать в стороны все, что попадалось под руки. В отчаянии он сворачивал глыбы обломков, все яростнее углубляясь туда, откуда доносился призыв о помощи. Услышав голос друга, Витя тотчас откликался:
– Сенька! Это я, Витька! Потерпи немного! Сейчас откопаю! – уговаривал он Фуражина, даже не зная, слышит тот его или нет.
В какой-то момент он услышал рядом тихое всхлипывание. Витька оглянулся и увидел мать. Она, плача, словно боясь забыть, повторяла имена женщин, которые оказались погребенными под руинами.
– Ма! Здесь же Сенька! – громко зарыдал Витька.
– Да, сынок, сейчас откопаем его. Он жив, он жив!
Александра Алексеевна стала помогать сыну.
Прибывали все новые отряды бойцов МПВО, немедленно включаясь в работу. По оставшимся лестницам выносили раненых и погибших. Раздавались крики и плач женщин, опознавших своих родственников.
Витька уже не плакал, работал не останавливаясь. Рядом споро отбрасывала кирпичные обломки мать. Витя не слышал больше криков Сеньки Фуражина, не уговаривал его потерпеть, продолжая работать неистово и молча. И выпрямился, только почувствовав прикосновение к своему плечу.
– Мальчик, иди вниз. Здесь опасно, – сказал ему пожилой мужчина в черном, запачканном известкой полупальто, подпоясанном красноармейским ремнем.
Витька отдернул плечо и продолжил работу.
– Мальчик, вылезай отсюда! – более властно сказал мужчина.