Дети блокады
Шрифт:
– Знаю, это возле Вол ковки.
– Правильно. Да ты проходи, – спохватилась девушка, отступив в сторону и продолжая рассказывать. – Наш дом был деревянный, его по постановлению Ленсовета разобрали на дрова, а нам дали ордер сюда…
Витька шел по полутемному коридору к той комнате, в которой был всего один-единственный раз, и снова тревожное чувство заставило его насторожиться: он очень боялся увидеть возле «буржуйки» сгорбленную Эльзину мать. Он приоткрыл дверь, остановился. «Буржуйка» стояла на прежнем месте, но возле нее никого не было. Мальчик вошел в комнату.
– Когда мы с мамой въехали, квартира
Витька согласно кивнул и хотел было рассказать о своем знакомстве с этой семьей, но девушка продолжала:
– Потом оказалось, что хозяин квартиры не погиб. Месяц назад, когда мы только поселились, он приходил сюда, рассказал, что где-то на переправе его рота попала под бомбежку. Многие погибли, а его взрывной волной отбросило в воду. Пожаров вынырнул и едва успел залезть на понтон, как другая бомба разнесла переправу на части. Ему попал осколок в спину. Так на этом понтоне в бессознательном состоянии его унесло течением далеко от места переправы. Очнулся он уже в полевом госпитале. И вот с эшелоном подарков из Омска ему удалось приехать в Ленинград. Когда он узнал о гибели семьи, едва не потерял сознание. Плакал навзрыд, когда увидел в коридоре на вешалке красную с белой кисточкой испанку дочери. Он взял ее с собой. Вот такие-то дела… – закончила она рассказ, а потом вдруг спросила: – А ты тоже не знал, что они все, то есть не все, а мать и дочь, погибли?
– Эльза, то есть дочь, не погибла, – тихо сказал Витька. – Она в детском доме, здесь недалеко, на Воронежской.
– Да что ты?! – всплеснула девушка руками и прижала их к лицу. – Как же так получилось, что никто не знал об этом в доме? Да ты-то откуда знаешь? Ты тоже детдомовский?
Витька смутился и не смог ответить, им, чей он.
– Не, я был в детдоме, а потом… А сейчас опять… – Он окончательно запутался.
– Беспризорный? Сбежал из детдома? – допытывалась девушка. – Где ты живешь? Не воруешь ли?
– Ничего я не ворую, – с обидой ответил Витька и, решив, что лучший выход из положения – это уйти, повернулся и пошел к двери.
– Постой! Я должна знать. Я член комиссии по выявлению беспризорности в Московском районе.
– А я живу на Петроградской стороне, – проговорил мальчик уже у двери комнаты.
– Ну ладно, не сердись. Надо узнать, не оставил ли отец девочки свой адрес у дворничихи. Пойдем со мной.
Она быстро, не стесняясь присутствия мальчика, натянула чулки в резинку, такие же, в каких сам Витька ходил до самого начала войны, сунула ноги в большие красноармейские ботинки, накинула шинель и, на ходу застегиваясь, пошла к выходу.
Комната дворничихи под лестницей оказалась открытой, но пустой. Девушка вошла в одну из квартир на первом этаже и через минуту вышла еще более опечаленная, чем ранее.
– Дворничиху вчера убило бомбой. Я два дня работала в Парголово по сбору хвои и не знала. Всё. Оборвалась последняя надежда. Что же нам делать?
– Я пойду, мне некогда, – хотел отделаться от нее Виктор.
– Куда? Надо бы девочке сказать, что отец ее жив. Как ты думаешь?
Он никак не думал. С Эльзой он встречаться не собирался, чтобы
– Ты говоришь, она на Воронежской? Пойдем туда.
Чем ближе они подходили к детдому, тем сильнее Виктора охватывало волнение. Сейчас, когда был убран снег, трупы, мусор и нечистоты, улица казалась шире, а дома выше и светлее. Многое изменилось за это короткое время. Исчезла деревянная ограда Большого сада, а вместо деревьев торчали высокие пни. Бросался в глаза развороченный снарядом угол школы, под самой крышей.
Они поднялись на второй этаж в кабинет директора детдома.
– Здрассьте, Нелли Ивановна, – произнес Витька.
– Здра-авствуй, – протяжно произнесла директор. – Батюшки! Неужели это ты, Стогов Виктор? Пропащая душа! Откуда ты объявился? Где вы его отыскали? – обратилась она к девушке.
– Да нет, я его не искала, и это он меня сюда привел, – ответила девушка. – И вообще, я пришла к Пожаровой. Как ее зовут? – обернулась она к мальчику.
– Да, Нелли Ивановна, у Эльзы отец жив, он снова воюет, – вмешался Витька.
Вдруг дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Эльза.
– Витя! – вскрикнула она, прижавшись к косяку двери, но вдруг побледнела и стала медленно опускаться на пол, потеряв сознание.
Все кинулись к ней, а Витька не мог шевельнуться. Он вспомнил, как уже однажды в лагере из-за него Эльза лишилась чувств, а его за это выдрал брат Андрей, работавший пионервожатым.
– Ничего, пройдет, – как бы оправдываясь, говорила директор, помогая уложить девочку на кушетку. – У нас все волнения кончаются обмороком. Проклятая война! Дети из-за нее страдают больше, чем взрослые. – Нелли Ивановна несколько раз провела ваткой, смоченной нашатырным спиртом, возле носа Эльзы.
Девочка вскоре открыла глаза. Настороженно она смотрела только на Виктора.
– Ну что ты, глупышка? – с улыбкой обратилась к ней директор. – Видишь, вернулся твой шалопай и принес хорошую весть. Только ты не волнуйся, сейчас тебе всё расскажут.
Нелли Ивановна не разрешила Эльзе встать, и она лежа слушала рассказ об отце, плакала, тихо повторяя: «Папочка, папочка, как я хочу увидеть папочку…»
Витька глядел на Эльзу и думал, что его бегство на фронт теперь дополняется новой целью: непременно найти Сергея Яковлевича Пожарова.
Девушка стала собираться домой. Поднялся и Виктор.
– А ты куда? – спросила Нелли Ивановна.
– Мне надо, – уклончиво ответил он.
– Куда надо? И вообще, изволь отчитаться: где ты пропадал? После того как ты остался один в городе, я несу за тебя ответственность.
– Как – один? А сестры, они?..
– Нет, нет, они не умерли. В феврале, с началом эвакуации, их отправили на Большую землю, кажется в Казань.
Витька рассказал все, что с ним произошло, за исключением своих планов.
– Значит, удрал от эвакуации. Ты, как колобок, и от дедушки ушел, и от бабушки ушел… Но от нас не уйдешь. И от эвакуации тоже. В райисполкоме предупредили, что детдом будет эвакуирован обязательно. А сейчас иди в группу. Там все твои дружки по двору и улице. Наверное, есть хочешь? Потерпи, уже скоро обед! – Нелли Ивановна взяла мальчика за руку, словно боялась, что он вот сейчас схватит шапку в охапку – и поминай как звали.