Дети драконов. Книга Фарра
Шрифт:
В отличие от сестры, у Вереска были длинные, до плеч, волосы, прихваченные на лбу тонкой, но прочной веревочкой из трав – чтобы не падали на глаза, когда руки заняты работой. Волосы эти сияли пепельной белизной, да только они не всегда такими были: мальчик родился солнечно-серебряным, подобно сестре. Или золотым, как сказали бы в Феррестре и Герне.
До девяти лет они с Ивой жили, не зная бед, в большой деревне на берегу реки. А потом слухи про его умение делать обереги дошли до местного барона, который любого колдовства боялся пуще огня и демонов. Барон не стал мелочиться и отправил в деревню старшего сына с отрядом головорезов, считавшихся воинами и защитниками той местности. Головорезы без лишних предисловий подожгли дом, где жило «колдунское отродье», а мальчишку привязали к столбу у колодца, чтобы прилюдно казнить за
С той поры Вереск не говорил и ходить разучился. Бабка, разом постаревшая до полной дряхлости, отправила внуков подальше, в какую-то еще более глубокую глушь, к родичам, где никто не сыщет. Хотя, сказать по правде, вряд ли кто-то сумел бы узнать в увечном мальчишке того яркого паренька, который кому хочешь мог сплести из лозы игрушку, приносящую удачу. А про Иву в ту пору и вовсе никто не ведал, что ей тоже достался колдовской дар. Никто, кроме бабки.
Жуткую эту историю мы узнали не сразу. Ива оказалась не из тех, кого легко разговорить.
Увидев поток света, который я открыл для нее, она от изумления опустила руку с ножом. Любой другой человек на ее месте выронил бы его вовсе. Уж я-то знаю, как работает эта чистая первозданная магия – та, что исцеляет и собирает разрозненное воедино, отворяет запертые двери и возвращает утраченное. Но Ива уже давно и прочно возвела вокруг себя такие стены, что даже Сила, несущая любовь, разбивалась о них, как морская волна о скалы. Все, чего я добился, – это лишь кривая недобрая усмешка. Девчонка признала в нас равных себе. Именно равных, не старших. И не тех, кому можно доверять. По счастью, этого хватило, чтобы что-то сдвинулось в ее искалеченном сознании. Ива посторонилась и дала нам войти, коротко буркнув: «Давайте тут коротко, у меня времени мало».
Коротко, конечно, не вышло.
Долгое время говорил только Лиан: рассказывал о себе, о Солнечном Чертоге и Янтарном Утесе, о море и парусах, о том, как дядя Пат и Кайза помогли ему справиться с болью и страхом. Сам я внимал не дыша: прежде история моего наатха еще никогда не звучала вслух. Я знал ее осколки, обрывки, но даже и не думал лезть с расспросами, а Лиан не считал нужным говорить об этом со мной. Однако перед злой девочкой и ее безмолвным робким братом с улыбкой небесного посланника он почему-то вывернул наизнанку всю свою душу, заставляя мое сердце сжиматься от боли.
Ива слушала молча. Длинный тупой нож лежал перед ней на грубо сколоченном дощатом столе и тускло отражал свет, падающий из маленького оконца. Вереск сидел рядом на лавке, и пальцы его непрестанно двигались, выплетая какой-то невероятно сложный узор из тонких полосочек лыка. В единственной комнате этого дома всегда царил полумрак, но, когда глаза мои привыкли к нему, я наконец разглядел детей как следует.
Болезненно худые, белокожие и светлоголовые, они походили на двух призраков. И были очень похожи друг на друга. Только Вереск почти все время улыбался и черты его лица оставались еще по-мальчишески нежными, а Ива в этом сумрачном свете казалась настоящим подменышем – из тех, что рисуют в книжках про хитрых лесных духов, которые крадут младенцев из колыбели, а на их месте оставляют своих собственных отпрысков. Глядя на нее трудно было осознать, что это ребенок одиннадцати лет – слишком взрослая горечь сквозила в ее взгляде, не по-детски выглядели острые скулы и тонкие, упрямо стиснутые губы.
Она заговорила после того, как Лиан положил на стол ладонь и с улыбкой выпустил из нее лепесток огня. В этот момент глаза ее вспыхнули
Вдоволь налюбовавшись лепестком огня, Ива коротко выдвинула свои условия: у них с братом должна быть отдельная комната, в которую никто не сунется без дозволения (боги, как же это напомнило мне Айну!), и право покинуть дворец в любой момент. Я даже изумился тому, как легко и быстро она сдалась. Однако пару часов спустя, когда мы уже ехали по лесной дороге, я поймал ее колючий взгляд и уверился крепче прежнего – с этой девочкой легко не будет. Она лишь сделала вид, будто верит нам, а на самом деле оставила все свои мысли и страхи при себе. Ива согласилась ехать с нами только потому, что хотела убраться подальше от мест, где все еще чувствовала опасность для себя и для брата.
Измученная, уставшая, озлобленная на весь мир… Глядя на ее темную, словно обгрызенную оболочку света, я вдруг впервые до конца, до самого донышка осознал, как много боли и страданий в мире. И какая огромная ноша ляжет на мои плечи, едва я надену корону. Или уже легла? Теперь я понимал, о чем говорила Айна, когда c тревогой в глазах рассказывала о своем желании отыскать всех маленьких магов и защитить их от людской жестокости. Понимал, до какой глубочайшей степени невежественны жители Закатного Края. Близнецы стали первыми, но отныне я знал, что до последнего вздоха не сумею остановиться в этих поисках. Пока не буду уверен, что история Вереска не повторится вновь.
Заночевали мы на том же месте, что и прошлой ночью. Развели костер, достали из седельных сумок еду, которой разжились в лесной деревне. Лиан бросил в котелок горсть душистых трав, и вскоре у каждого из нас была в руках деревянная чашка с напитком, от которого хотелось улыбаться.
Но Ива не улыбалась.
Она долго смотрела в огонь, напиток едва пригубила (а ведь тот в самом деле был очень хорош), есть же не стала вовсе. Зато когда я достал флягу с вином, сверкнула глазами и затребовала поделиться. Что ж, вино там было неплохое, хоть и не феррестрийское. Я вручил ей опустевший до половины меховой бурдюк и с удивлением увидел, как девчонка жадно припала к горлышку, осушив флягу едва ли не до дна. Красные струйки вина стекали по ее бледному подбородку, по страшному кривому шраму, и от этого зрелища чувство глухой тревоги во мне росло все сильнее: слишком вино походило на кровь в ярком свете огня.
После этого она вдруг заговорила. Впервые с того момента, как забралась в седло к Лиану и, не оглянувшись ни разу, покинула деревню. Не отводя глаз от костра, Ива поведала нам свою историю. Выражение глаз ее при этом оставалось холодным и бесстрастным, точно она рассказывала о ком-то другом, далеком, не имеющем к ней никакого отношения. Только когда Вереск вдруг выронил чашку и закрыл лицо руками, она прикусила губу и сморщилась. Я уж подумал – расплачется, но нет. Лишь вдохнула поглубже и добавила, что из той деревни, куда их отвезла бабка, они сбежали сразу, едва брат снова научился держать ложку, а раны у него на теле закрылись рубцами. Ива была травницей, но лечить с помощью Силы она не умела. Быстро поняла, что большего для него сделать не сможет.
Родичи смотрели на них косо: слухи про близнецов гуляли один краше другого. В глухих селениях Восточного удела еще остались воспоминания о том, что солнечно-серебряные волосы достаются колдунам и ведьмам. Девчонка укрывала голову платком, да только это не помогло.
Ива скопила еды и сколотила брату кривую, но прочную тележку о двух колесах. Однажды рано утром, до рассвета, она впряглась в нее и ушла так далеко, насколько хватило сил. Дети продолжали свой путь, пока не выпал снег, перекрыв тележке дорогу. Лишь это остановило близнецов в какой-то деревне на краю небольшого озера. А по весне они отправились дальше. Ива слыхала, что где-то далеко, у моря, в столице, водятся настоящие лекари, которым под силу то, с чем не справилась она сама. Увы, для двух детей, один из которых – калека, путь от одного края страны до другого может превратиться в вечность. Они шли уже почти четыре года, но Вереск был слишком слаб для долгих дорог, и Ива все чаще принимала решение задержаться на одном месте подольше.