Дети драконов. Книга Фарра
Шрифт:
«Я тебе не малышка. – Ива смерила его царапучим взглядом. – Еще раз так назовешь – без зубов останешься, красавчик. Небось, тогда твоя невеста долго плакать будет».
«Нет, – разом посерьезнел Лиан. – Не будет. Моя невеста сама кому хочешь зубы повыбивает, а потом заставит их съесть. – Поймав удивленный и ощетиненный взгляд Ивы, он улыбнулся и добавил: – Но я тебя понял. Уж не стану рисковать понапрасну».
«Не рискуй. И помощь твоя не нужна мне. Пусть этот твой учитель его лечит».
«Почему же нет?»
Иногда братцу удается быть исключительно несносным в своей настойчивости, но тут я счел разумным поддержать
Тогда-то она и сказала то, что с самого начала было очевидно, но еще ни разу не прозвучало вслух: «Нет. Не доверяю я вам. Никому не доверяю. И на этого вашего старшего посмотрю еще, а там решу».
«Но… – Лиан искренне не понимал. – Ведь вы же сами шли в Золотую, чтобы найти для него лекаря! Как ты можешь теперь отталкивать то, что искала?»
Она ответила не сразу. Какое-то время смотрела в пустоту, совсем как ее брат. Только спустя несколько долгих вдохов и выдохов произнесла тихо: «По правде-то говоря, мы уже находили лекарей. Да ни один не сгодился. Даже тот, который из столицы вашей. Брехал, что в какой-то башне особой учился… а сам… Сказал, никто брату не поможет. Да и то верно. Мучают только все. А я уже привыкла. Мне не трудно. Я сильная, справлюсь. Я и с вами-то пошла токмо ради моря. Вереск всегда хотел море увидеть…»
Уже к концу первого дня я научился сам видеть, когда именно моему маленькому спутнику нужно сойти с коня и отдать должное природе. Не могу сказать наверняка, но почти уверен – он был искренне благодарен мне в те моменты, когда я останавливал своего вороного со словами, что пора бы и отлить. А заодно прихватывал с собой мальчишку. Иногда Лиан тоже составлял нам компанию, и почему-то, когда мы были втроем, простой поход в кусты превращался в состязание на самую нелепую и смешную шутку. Над глупостями Лиана Вереск смеялся чаще – беззвучно, зато всем телом. И это было хорошо, потому что тогда уж точно не оставалось места для смущения.
А о серьезном мы вообще больше не заговаривали. Ни о прошлом, ни о будущем. Из Вереска собеседник был хуже некуда, из его сестры – тоже, даром что она вполне владела речью. Приступов откровенности с ней больше не случалось, и ничего сверх прежнего узнать нам так и не удалось. Сами мы ни о чем, что касалось магии, тоже лишний раз не поминали: дядя Пат довольно однозначно дал понять, что не стоит взваливать на детей знания, которые им, может статься, и не пригодятся вовсе. Лиан-то, конечно, был бы и рад пуститься в повествование о наших приключениях в степи или даже на корабле, но я ему сразу напомнил, чтобы держал рот захлопнутым. Впрочем, это не мешало братцу всю дорогу травить какие-то совершенно невообразимые лекарские байки. Ива слушала их с кривой усмешкой на лице, но иногда не выдерживала и внезапно начинала смеяться в голос – хрипло и прерывисто, как старая чайка.
И также резко замолкала. Словно смех был чем-то постыдным и недозволенным в ее жизни.
Ночевали мы чаще всего где-нибудь подальше от людей – в лесу, в поле, у реки. Хватило одной попытки остановиться на постоялом дворе, чтобы понять, насколько это плохая затея. Вереск шарахался от каждого высокого мужика, а Ива чуть что тянулась рукой к своему игрушечному клинку.
Так мы и ехали – избегая людных мест и разговаривая только о пустяках. Хорошо хоть Лиану с его россказнями про травы и лекарства удалось проковырять дырочку в холодной броне Ивы. Тут она не только внимала, но и спрашивала, спорила, удивлялась.
Я к этим дискуссиям не прислушивался. Был занят своим делом. Лиану Ива могла шипеть что угодно, но для себя я сразу определил – мне ее слова не указ. В первое же утро после рассказа маленькой колдуньи сосредоточил все свое внимание на том, чтобы разобраться с мальчишкой.
Я и прежде умел распознавать в чужом теле удовольствие и боль, радость и слабость, но после битвы на «Стриже» это проявилось во много крат сильней. С того момента, как я обрел способность исцелять, дар ощущать чужое тело стал для меня естественным, как дыхание.
Однако с Вереском все было сложно. Слишком сложно.
Я ясно видел искажения в его плоти, но никак не мог нащупать истинный источник этих увечий. Он был как будто за пределами телесной оболочки. Сначала это злило меня, потом привело в отчаяние. В конце концов я смирился с тем, что и в подметки не гожусь своему названому брату по части целительских талантов. Мне не дано настолько хорошо видеть людей насквозь.
Однако кое-что сделать все же удалось.
Невесомо прикасаясь к тонкой и хрупкой оболочке света мальчишки, я выравнивал ее вмятины и закрывал дыры, сквозь которые Вереск годами терял свои силы. Не знаю, замечал ли он мое вмешательство, но в такие минуты, и без того тихий, как тень, он, казалось, вовсе переставал дышать. Зато сердце его, напротив, начинало стучать быстрее – маленькое упрямое сердце, которое не остановилось даже тогда, когда это было неминуемо.
Чем ближе оказывалась Золотая Гавань, тем отчетливее я понимал, что за минувшие несколько дней успел неожиданно крепко привязаться к немому сироте. В то время как его сестра вызывала у меня только болезненную жалость и тревогу, Вереск – чем дальше, тем сильнее – казался человеком, рядом с которым мир становится лучше. И потому особенно больно было думать о том, что он необратимо лишен своего дара. Конечно, я надеялся на силы Лиана и дяди Патрика, но… чутье, которому я привык доверять, говорило о том, что это бесполезно.
Вереск был выжжен дотла – как дом, в котором сгорело его детство.
3
Мы вернулись домой к ночи. Айна и Шуна уже давно спали.
Дядя встретил нас прямо на конюшне и тут же увел сонных детей, обещав позаботится о них. Вернее, уставшая Ива послушно пошла за ним, а Вереска он унес на руках. Нам с Лианом едва хватило времени отмыться и переодеться, как мы услышали его мысленный зов. В отцовом кабинете дядя почти с порога сказал то, чего я и ждал: в этот раз мы опоздали.