Дети Эдгара По
Шрифт:
Вся жизнь.
Но понемногу Кассандра Кайола стала мне матерью. Ведь я всегда жила в доме без музыки.
Господь не льёт слёз по мёртвым шлюхам, Капри. Господь не льёт слёз.
Понемногу, при сочувственном руководстве сестры Констанции-Евангелины.
Господь не льёт слёз, Капри. Господь не льёт слёз.
И со временем я тоже перестала плакать. А Кассандра Кайола наконец услышала от меня шёпотом сказанное слово, которое она так отчаянно хотела услышать…
Одно словечко любви…
Воистину, для
По крайней мере, так мне казалось. Но, в конце концов, песня привела меня назад. Песня, от которой я получила имя, которая текла в моих жилах, и которая вернула мне то, что я потеряла. Дом, полный танцев, песен и жизни.
Я вернулась на остров Капри.
Молния разорвала небо, тёмное, как мокрый атлас. Луна была плачущим глазом.
— Это ты?
Ни разу в жизни я не слышала, чтобы она назвала меня по имени. Капри. Она его не переносила.
— Где ты была так долго? Закрой дверь, холодно.
Я ничего не ответила, вытряхивая дождь из волос. Я была рыжеватой блондинкой, мои волосы так и не потемнели до роскошного тёмно-рыжего цвета. Я не унаследовала ни её волос, ни таланта к танцам, ни её нахального пристрастия выставлять себя напоказ.
Её огненный темперамент во мне превратился в тлеющий в золе уголёк.
Красное пламя, топящее белый лёд.
Кассандра Кайола чопорно восседала в кресле с прямой спинкой, откуда было видно бунгало Ланы Лейк. Жила через стекло, как и все последние сорок лет.
Дождь поливал листву высоченных эвкалиптов. Десятилетиями мёртвые листья и синяя смола уходили в землю, перегнивая с грудами опадающей коры. Дом выглядел так, как будто он медленно тонул. Растворялся в ничто.
Иногда ночами лунный свет плясал на мятных листьях, как серебристые капли воды, и ветерок шелестел, как папины барабанные щётки, а мы слушали их, Кассандра и я, сидя в креслах напротив окна, в доме без музыки.
А в другие ночи, как сегодня, ветер с грохотом тряс деревья, и плоды в твёрдой кожуре били по черепичной крыше, как в железный барабан, а мы слушали их «ба-да-да» в доме без музыки.
Голова Кассандры склонилась под тяжестью воспоминаний. Глаза полузакрыты. Ночное небо почти очистилось, и я смотрела на её профиль, словно на барельеф из белого мрамора.
Я думала об ангеле и его каменном лике и спрашивала себя, что у Кассандры на сердце. Но для каменных ангелов и мёртвых шлюх нет ни сожалений, ни угрызений совести, ни снов, терзающих в ночи. Нет ни смеха, ни музыки, ни танцев. Нет мечты об острове Капри…
При таком освещении глаза Кассандры не имели своего цвета. Они приобретали цвет эвкалиптовой листвы, отражённой в окне Ланиной спальни.
— Что это у тебя на губах? — требовательно спросила она.
Давленные красные жуки, сок дикого граната, помада шлюхи, неаполитанский соус для спагетти, что-то ещё, что-то красное…
Выстрел звучал в моём мозгу так ясно, как будто это было только вчера. Я увидела Лану,
Я видела её губы, полные и красные.
Я видела страстный, влажный поцелуй глубоко любящего человека.
Я никогда никого не целовала, и никто не целовал меня.
А теперь я поцеловала женщину, которая была моей матерью сорок лет.
Я поцеловала её с горящей, свирепой страстью Ланы Лейк.
Я искусала ей губы в кровь, а потом запихнула обычное золотое кольцо прямо ей в рот, протолкнув его мимо её языка.
Она начала давиться. Её руки взлетали, как птицы, рвали меня ногтями убийцы, но я ничего не чувствовала. С дочерьми мёртвых шлюх всегда так.
Я целовала её до тех пор, пока она не перестала дышать, а её последний вздох был совсем тихим — не больше той горстки воздуха, что жила в моём разорванном бумажном сердце.
После этого я стояла у окна и смотрела на своё отражение.
Я стояла долго и ни о чём, совсем ни о чём не думала.
Потом я распахнула окно настежь и вдохнула экзотический, острый запах эвкалипта после дождя. Я слушала музыку дождя, который кап-капал по черепичной крыше бунгало, словно выбивал безумный джаз. Влажный ветер прижимал ветки к стёклам и бросал на китайские ширмы тёмные тени, изгибавшиеся, точно тело дракона, и тени плясали с луной.
Грэм Джойс
В 1988 году доктор Грэм Джойс бросил свой административный пост и сбежал на греческий остров Лесбос, где поселился в хижине на берегу моря в компании целой колонии скорпионов и занялся литературой. Свой первый роман он продал, ещё живя в Греции, а на вырученные за него деньги отправился в путешествие по Ближнему Востоку. За свой роман «Правда жизни» (2004) он был награждён Всемирной премией фэнтези; четырежды становился лауреатом Британской премии фэнтези за лучший роман: в 1992 году это была «Тёмная сестра», в 1995 — «Реквием», в 1996 — «Зубная фея», а в 1999 — «Индиго»; а французский Гран-при дё Лимажинер доставался ему дважды: за «Правду жизни» и «Ленинградские ночи» (1999). Джойс написал и несколько романов для детей, среди них «TWOC» (2005, отмечен премией Ангуса), и «Мурашки по коже» (2006), недавно выдвинутый на премию Карнеги. Рассказы и романы этого автора переведены более чем на двадцать языков. Он сам написал по одной из своих книг сценарий для Голливуда и нередко выступает книжным рецензентом «Washington Post». Джойс живёт в Англии и ведёт блог на своём сайте www.grahamjoyce.net, где рассказывает о дурном поведении «дикарей» — своей жены и двоих детей.
Чёрная пыль
В зарослях боярышника, полускрытая за кустами падуба, оказалась вторая пещера. Увидев её, он очень удивился. Энди с детства лазал в Корли-рокс по скалам, здесь не было такого разлома или расселины, в которые он не совал свой нос, не было обнажённого древесного корня, на котором он не качался. И вот перед ним новая пещера, нисколько не похожая на ту, где он просидел день. После того лёгкого толчка Энди надо было спешить домой. Но новая пещера влекла его.