Дети Эдгара По
Шрифт:
«Он хотя бы что?» — думал Энди, пока они карабкались вверх по крутому каменному склону между растрёпанных кустов падуба и боярышника. Однажды Стэн принёс домой подержанную гитару. Энди долго приставал к отцу, выпрашивая у него инструмент, но когда, наконец, получил его, то скоро обнаружил, что струны режут ему пальцы в кровь. Он взял гитару и пошёл к Брину домой, и как раз показывал другу инструмент, когда дверь кухни неожиданно распахнулась, вошёл Айк и остановился на пороге, отхаркивая угольную пыль. Тут он заметил гитару.
Не
— Что это у тебя тут, мальчик милый? Ну-ка, давай поглядим.
Айк сел, как-то по-женски положив ногу на ногу, поставил на бедро гитару и нежным перебором пальцев тронул струны. Взял аккорд, другой, и со двора воем ответила собака. Айк засмеялся.
— Слышите? — Он потренькал ещё, потом подобрал какую-то мелодию. — Сынок, у этой гитары струны слишком высоко стоят над ладами. Ты никогда не сможешь на ней играть. Звук у неё приятный, но сама она — полное дерьмо.
— Мне её папа купил, — сказал Энди, желая защитить инструмент.
Айк положил гитару.
— А ну-ка, давайте, ребята, поехали.
— Куда это вы? — запротестовала Джин.
— Залезайте в машину, парни!
И пришли они, вернее, приехали на побитом «Форде Зефире» Айка, в музыкальный магазин Чаплина. Почти всю дорогу Айк рассказывал Энди, что раньше у него была гитара, — даже две, — но когда родился Брин и его сестра, то играть стало некогда, чертовски некогда, и он всегда жалел, что продал оба инструмента, а теперь пришла пора это исправить. То же он твердил, пока они ходили по магазину, без остановки; оскорбил управляющего; перепробовал все подержанные гитары, какие были в продаже; со страстью напевал что-то, не стесняясь других посетителей; тут же купил два вполне приличных инструмента для мальчишек; а перед уходом минут двадцать барабанил на ударной установке «премьер».
— И откуда взялись деньги на всё это свинство? — закричала Джин, когда они вернулись.
Айк был сама доброта. Он облапил жену и поцеловал её прямо в сварливый рот.
— Музыка прежде хлеба с маслом, — сказал он. — Запомните это, милые мои. Музыка прежде хлеба с маслом.
Стэну с Миной тоже нашлось что сказать. Энди было велено вернуть гитару. Стэн сам пошёл с ним. Отец и сын стояли в кухне, на этот раз в башмаках.
— Почему это я не могу подарить мальчишкам по гитаре? — спрашивал Айк. — Почему?
— Это слишком щедро, — отвечал Стэн.
— Чепуха. Кого, кроме меня, это касается?
— Меня это касается, вот кого! — встревала Джин. — У нас что, деньги с неба падают?
Мальчики жадно вслушивались в перепалку.
— Парни, а ну-ка, дёргайте пока в комнату, ладно? — велел Стэн. Брин и Энди вышли, неся новенькие гитары за грифы, и закрыли за собой дверь.
— Слушай, Айк, если ты бросаешь деньги на ветер, этим вину не загладишь.
— Какую ещё вину? Что-то я не соображу.
— Я про гитары. Нельзя
И тут Айк понял. Его лицо омрачилось.
— Ясно. Теперь мне ясно, о чём речь, и мне это не по нутру. Объясни, при чём тут одно к другому?
— Я просто говорю.
— При чём тут, чёрт побери, одно к другому? Если я хочу купить мальчишкам по инструменту, я иду и покупаю им по инструменту! Да господи боже мой!
Но Стэн был в должной степени мужчиной, чтобы уметь признавать свои ошибки.
— Не знаю, Айк, по-моему, это слишком дорого.
Но Айк уже вошёл в раж. Он позвал мальчиков назад и, пока они шли, сказал:
— Либо твой паренёк забирает свою гитару, либо я отнесу её во двор и там разобью в щепки, немедленно!
— С него станется, — снова встряла Джин.
Стэн вздохнул.
— Пошли, — сказал он огорошенному Энди. — Бери свою гитару.
Айк вышел за ними. Пёс заворчал в своей конуре, но Айк усмирил его одним грозным взглядом.
— Одно другого не касается, — произнёс он почти шёпотом. — Запомни, Стэн. Одно другого не касается.
— Может быть.
Они не прошли и двенадцати метров, как Айк окликнул Энди.
— Смотри, тренируйся каждый день, — сказал он тихо и жутковато скосил глаза. — Каждый день.
— Ладно, — ответил Энди.
На краю Бровки Брин возился с верёвкой: набросив её петлёй на длинный и тонкий куст боярышника, он вязал узел «свиное ухо». После этого Энди должен был надеть петлю себе на пояс, а Брин — опуститься на верёвке с карниза, чтобы таким путём попасть в пещеру, — расстояние небольшое, всего девять или десять футов вниз.
В положенное время Брин скользнул за край, где, осторожно ставя ноги на каменные выступы и цепляясь за них руками, время от времени фыркал и весело болтал. Энди пока стоял, руки в карманах, и тревожно смотрел вперёд, на парные колёса подъёмника, размышляя о том, как продвигается работа спасателей. Легко было вообразить, будто подъёмник — это прялка огромной призрачной старухи, которая, рассевшись и накрыв своими юбками всю местность вокруг, прядёт и прядёт свою пряжу с какой-то тёмной и непонятной целью. В этот миг, глядя через поля на далёкую шахту, Энди услышал крик и почувствовал, как натянулась вокруг его пояса верёвка.
Энди ухватился за ветку стоявшего рядом дерева. Верёвка мяла хлипкий кустик боярышника, грозя вот-вот вырвать его из земли. Она скользнула вниз, уронив Брина футов на шесть, и тот завопил снова. Тут куст выскочил из песчаной почвы вместе с корнями, как зуб из десны. Верёвка дёрнула Энди, развернула его на триста шестьдесят градусов и размоталась. Куст, пролетая мимо, хлестнул его по лицу. Торчащие из земли древесные корни задержали его на одно мгновение, и Брин, пролетев ещё футов шесть, остановился. Но куст вырвался на свободу и со свистом перелетел через край.