Дети Хедина (антология)

Перумов Ник

Элишка… Я познакомился с ней десять дней назад. Тогда было полнолуние. Мы ехали куда-то в одном трамвае. Она искала мужчину, чтобы завладеть им, как до этого ее старшая сестра зачаровала одного успешного бизнесмена. Но в итоге Элишка встретила меня. Полная луна каждый месяц горячила всем подобным нам кровь… Я ушел от нее утром. Обычный мужчина не смог бы уйти, а я ушел… Она шептала заговор, но он на меня не подействовал. И тогда она поняла, кто я. Не так часто дар ведовства передается мужчинам, чтобы ведьме не знать их всех. Она могла не знать

в лицо только изгоя… Я посмотрел на ее побледневшие щеки, на опустевшие глаза, в которых не осталось ничего, кроме разочарования. И я ушел… чтобы вскоре вернуться…

Я сбросил пальто и, свесившись с крыши, заглянул на покинутую мною несколько минут назад кухню – старуха все еще была там. Через форточку я втянулся внутрь и вновь устроился над шкафчиком. Старуха бросила еще щепотку приправы в суп и в очередной раз помешала варево.

– Он ушел! – На кухню вернулась старшая дочь. – Перепугал мужа чуть ли не до смерти – Марек до сих пор не отдышался…

Старуха вынула половник и, облизав, бросила в мойку. Загремела немытая посуда.

– Никуда он не ушел, Катерина, – старуха вновь потянула носом. – Раз пришел, он уже так просто не уйдет. Ну? Где же ты, иудушка?

Ее взгляд зашарил по стенам.

– Ну же, покажись, изверг. Ты же пришел за нашей душенькой, убивец…

Я медленно потянул из-за пазухи нож.

– Почему ты помогаешь им? – Взор Катерины тоже искал меня. – Они же расправились с твоей матерью.

– Что ты ждешь от труса? – Губы старухи искривились в презрении, и она поглядела в окно куда-то далеко-далеко. – Когда-то давно эти душегубы-охотники, как два татя, забрались в дом и убили ее спящую – сподручней застать ведьму врасплох, чем позволить ей выпустить когти. Мальчишка заливался слезами, но не от горя, а от страха за свою жизнь. И едва лунный блик, отраженный от лезвия, ударил серебром ему в глаза, он закричал, прося пощады у убивших так подло его мать… Единственный из нас, кто предал свой род, кого воспитали наши враги и кто убивает нас…

Показалось, что ее глаза смотрят прямо в мои, хотя я по-прежнему оставался невидим. Больше медлить было нельзя. Я ринулся вниз, и предсмертный вой старухи смешался с яростным воплем Катерины, бросившейся на меня. Амулет сверкнул в электрическом свете, и я снова стал видим. Ударил ножом повторно, но на этот раз немного промахнулся. Женщина харкнула кровью прямо в лицо – я попал ей вместо сердца в легкое. В агонии она вцепилась в меня когтями, расцарапав щеки, и упала рядом с матерью.

– Мама! – к телу Катерины метнулся мальчишка, но его успел поймать Доминик, как и Петр – Элишку.

– Пустите! Пустите меня! – рычала она в ярости. – Дайте добраться до ублюдка – я убью его!

– Не хочешь закончить, Ян? – спросил Петр.

Я оттирал кровь с лица грязным кухонным полотенцем.

– Чуть позже.

Он бросил девушку на табуретку, скрутил за спиной руки, связал.

– Мальчишку не тронем – он пустышка.

Доминик отпустил сына Катерины, и тот с

рыданием бросился к Элишке, уткнулся лицом ей в колени.

– Я вызвал «Скорую» – у мужчины на лестнице случился сердечный приступ.

– …когда некоторые вылетели в окно, – прошипела в злобе Элишка.

«Как на это посмотрят они? Что из-за тебя пострадал человек?» Глаза, полные слез, с ненавистью смотрели на меня. Халат распахнулся, обнажив грудь. Я слизнул черную кровь с ножа. «Почему? – вновь подумала она. – Почему ты ненавидишь и убиваешь нас? Ты… ты ведь ничем от нас не отличаешься». – «Откуда тебе знать, кого я ненавижу? – ответил я. – Откуда?»

Я достал из мойки половник, сполоснул под водой и налил себе в тарелку супа.

– Ты собрался есть прямо здесь? – полюбопытствовал Петр. – А я думал – это мы закоренелые циники.

– Жаль, добро пропадает. Старуха изумительно готовила – была лучшей кухаркой в городе, несмотря на весь этот бедлам, – я обвел взглядом кухню. – А какие вацлавские колбаски жарила. И бехеровку сама делала, добавляла туда свои особенные травки. Может, еще осталось.

Я заглянул в шкафчик, извлек початый штоф и три стопки.

– Не хотите за компанию? Или вам брезгливо?

– Лучшая кухарка, говоришь? Что ж, почему нет…

Я разлил настойку.

– За упокой их грешных душ, – произнес Петр.

Мы сели за стол, выпили, покряхтели и взялись за ложки. Я чуть подул на суп, выдохнув заклятие, и принялся за еду – варево ведьмы-старухи стало вполне съедобным. Глаза Элишки, с презрением наблюдавшей за нами, распахнулись в изумлении. Охотники прихлебывали вслед за мной.

– Действительно, весьма недурно, Ян, хотя мы и не привыкли есть суп на завтрак… – Петр улыбнулся. – С бехеровкой-то…

Улыбка застыла на его губах, он побледнел и свалился со стула. Доминик тоже был мертв. Я бросил ложку и поднялся. Элишка встретилась со мной взглядом.

– Твоя мать предвидела, что убью ее, – заметил я. – Бросила яд в супчик – знала же, что обязательно попробую.

– Какая я глупая, – прошептала она. – Ненависть придает тебе сил. С каждой нашей смертью ты становишься сильнее. Зачем…

– Нет…

От догадки, осенившей ее, она задохнулась.

– Кому-то слишком дорого пришлось платить за твою месть…

Я швырнул, не глядя, тарелку в сторону мойки. Попал, но во все стороны брызнули осколки разбитой посуды.

– Значит, у кого-то появится шанс поквитаться и со мной.

Я подошел к Элишке и развязал руки. Она же в неверии смотрела за мою спину.

– Ох, Янош! – старуха, пошатываясь, поднялась. – Почему не предупредил, изверг?! Я ведь тебя проклясть могла… Больно-то как!

– Проклясть? Мне казалось, ты собиралась меня отравить, – возразил я.

– Что происходит? – Катерина сидела на полу и ощупывала грудь, но от раны не осталось и следа. Мальчишка, скуливший на коленях у Элишки, с ревом бросился к матери.

– Пора уезжать отсюда, – ответил я.