Дети капитана Гранта (иллюстр.)
Шрифт:
Слезы навернулись на глаза у Мери Грант при мысли о том, что ее отец может быть пленником подобных дикарей. Она живо представила себе, что должен был вынести такой человек, как Гарри Грант, в плену у этих бродячих племен, как приходилось ему страдать от нищеты, голода, дурного обращения! Джон Манглс, с тревожной заботливостью наблюдавший за девушкой, угадал ее мысли и, предупреждая ее желание, сам обратился к боцману «Британии»:
— От таких ли дикарей вы убежали, Айртон?
— Да, капитан, все эти племена внутренней Австралии похожи друг на друга. Только
— Что же может делать европеец среди этих туземцев? — спросил Джон Манглс.
— То, что делал я, — ответил Айртон, — он охотится с ними, ловит рыбу, принимает участие в их битвах. С ним, как я уже говорил, обращаются в зависимости от тех услуг, какие он оказывает племени, и если европеец неглуп и храбр, то он занимает видное положение в племени.
— Но все же он остается пленником? — спросила Мери Грант.
— Конечно, и с него не спускают глаз ни днем ни ночью.
— Тем не менее вам, Айртон, удалось же бежать, — вмешался в разговор майор.
— Да, мистер Мак-Наббс, удалось благодаря сражению, происшедшему между моим племенем и соседним. Мне повезло. Что ж! Я не жалею об этом. Но, повторись все это, я, кажется, предпочел бы вечное рабство тем мукам, какие пришлось мне испытать, пробираясь через пустыни материка. Дай бог, чтобы капитан Грант не попытался спастись таким же образом!
— Да, конечно, нам следует желать, чтобы ваш отец, мисс Грант, оставался в плену у туземного племени, — сказал Джон Манглс. — Нам будет тогда гораздо легче найти его следы, чем в том случае, если б он бродил по лесам.
— Вы все еще надеетесь? — спросила девушка.
— Я не перестаю надеяться на то, что когда-нибудь увижу вас счастливой, мисс Мери.
Взгляд влажных от слез глаз Мери Грант послужил благодарностью молодому капитану.
В то время, как велся этот разговор, среди туземцев началось какое-то необычайное движение: они громко кричали, бегали туда и сюда, хватали свое оружие и, казалось, были охвачены дикой яростью.
Гленарван не мог понять, что творится с дикарями, но тут майор обратился к боцману:
— Скажите, Айртон, раз вы так долго прожили у австралийцев, вы, верно, понимаете язык этих дикарей?
— Не слишком хорошо, — ответил боцман, — ведь у каждого племени свое особое наречие. Но все же я, кажется, догадываюсь, в чем дело: желая отблагодарить милорда, дикари собираются представить для него бой.
Он был прав. Туземцы без дальних слов набросились друг на друга с яростью, так хорошо разыгранной, что, если бы не предупреждение Айртона, это побоище можно было принять всерьез. Действительно, по словам путешественников, австралийцы превосходные актеры; и в данном случае они проявили недюжинный талант.
Все их оружие — и для нападения и для защиты — состоит из палицы — дубины, способной проломить самый крепкий череп, — и топора, вроде индейского томагавка, сделанного из куска очень крепкого заостренного камня, зажатого между двумя палками и прикрепленного
Бойцы с воплями кидались друг на друга, исступленно потрясая оружием. Одни падали, точно мертвые, другие издавали победный крик. Женщины, особенно старухи, одержимые духом войны, подстрекали бойцов, набрасывались на мнимые трупы и делали вид, что терзают их, и эта разыгранная свирепость устрашала не меньше, чем натуральная. Леди Элен все время боялась, как бы эта игра не превратилась в настоящий бой. Впрочем, дети, принимавшие участие в сражении, воевали по-настоящему. Мальчишки и особенно девочки, войдя в раж, награждали друг друга полновесными тумаками.
Эта военная игра длилась уже минут десять, как вдруг дикари сразу остановились. Оружие выпало из их рук. Глубокая тишина сменила шум и сумятицу. Туземцы застыли, словно действующие лица в живых картинах. Казалось, они окаменели. Что же было причиной этой внезапной перемены, почему все разом оцепенели? Скоро это выяснилось. Над вершинами камедных деревьев появилась стая какаду. Птицы наполняли воздух своей болтовней; ярко оперенные, они походили на летающую радугу. Появление этой разноцветной стаи и прервало бой. Война сменялась более полезным занятием — охотой.
Один из туземцев, захватив какое-то оружие странной формы, выкрашенное в красный цвет, покинул своих все еще неподвижных товарищей и стал пробираться между деревьями и кустами к стае какаду. Он двигался ползком, бесшумно, не задевая ни одного листика, не сдвигая с места ни одного камешка. Казалось, это скользит тень.
Подкравшись к птицам на достаточно близкое расстояние, дикарь метнул свое оружие. Оно понеслось по горизонтальной линии, футах в двух от земли. Пролетев так футов около сорока, оно, не ударившись о землю, вдруг под прямым углом устремилось вверх, поднялось на сто футов, сразило с дюжину птиц, а затем, описывая параболу, вернулось назад и упало к ногам охотника.
Гленарван и его спутники были поражены — они не верили своим глазам.
— Это бумеранг, — пояснил Айртон.
— Бумеранг! Австралийский бумеранг! — воскликнул Паганель и мигом бросился поднимать это удивительное оружие, чтобы, как ребенок, «посмотреть, что там внутри».
Действительно, можно было подумать, что внутри бумеранга скрыт какой-то механизм, что какая-то внезапно отпущенная пружина изменяет направление его полета. Но ничего подобного не было. Бумеранг был сделан из целого изогнутого куска твердого дерева длиной в тридцать — сорок дюймов. В середине он был толщиной дюйма в три, а на концах заострялся. Его вогнутая сторона была на полдюйма скошена, а края выпуклой — остро отточены. Все это было столь же несложно, как и непонятно.