Дети капитана Гранта (иллюстр.)
Шрифт:
Итак, англичане, овладев страной, призвали на помощь колонизации убийство. Жестокости их были неописуемы. Они вели себя в Австралии так же, как в Индии, где было истреблено пять миллионов индусов; так же, как в Капской колонии, где из миллиона готтентотов уцелело всего сто тысяч. Понятно, что коренное австралийское население в результате таких жестоких мер, а также пьянства, которое насаждается колонизаторами, постепенно вырождается и вскоре под давлением смертоносной цивилизации совершенно исчезнет. Правда, бывали губернаторы, издававшие против кровожадных лесопромышленников постановления, в силу которых белый, отрезавший нос или уши чернокожему либо отрубивший у него мизинец, чтобы «прочищать им трубку», подвергался нескольким ударам кнута. Тщетные угрозы! Убийства совершались в огромных размерах, и целые
Ни Гленарван, ни Джон Манглс, ни майор не пытались возражать Паганелю. И будь они даже не шотландцами, а англичанами, то и тогда они не смогли бы что-либо сказать в защиту своих соотечественников: факты были очевидны, неопровержимы.
— Лет пятьдесят назад, — добавил Паганель, — мы уже встретили бы на пути не одно австралийское племя, а вот теперь нам до сих пор не попался ни один туземец. Пройдет столетие, и на этом материке совершенно исчезнет черная раса.
В самом деле, места, предоставленные чернокожим, выглядели совершенно заброшенными. Никаких следов кочевий или поселений. Равнины чередовались с лесами, и мало-помалу местность приняла дикий вид. Казалось даже, что в этот отдаленный край не заглядывает ни одно живое существо — ни человек, ни зверь. Вдруг Роберт, остановившись у группы эвкалиптов, крикнул:
— Обезьяна! Смотрите, обезьяна!
Он показывал на черное существо, которое, скользя с ветки на ветку, перебиралось с одной вершины на другую с такой изумительной ловкостью, что можно было подумать, будто его поддерживают в воздухе какие-то перепончатые крылья. Может быть, в этом странном краю обезьяны летают, подобно тем лисицам, которых природа снабдила крыльями летучей мыши?
Между тем повозка остановилась, и все стали следить за животным. Оно постепенно скрылось в эвкалиптовой листве. Однако вскоре оно стало спускаться с молниеносной быстротой вниз по стволу, соскочило на землю и, пробежав немного, со всевозможными ужимками и прыжками, ухватилось своими длинными руками за гладкий ствол громадного камедного дерева. Путешественники недоумевали, как сможет это животное вскарабкаться по прямому и скользкому стволу, обхватить который оно не могло. Но тут в руках у обезьяны появилось нечто вроде топора, и она, делая в стволе небольшие зарубки, добралась по ним до верхушки дерева. Еще несколько секунд — и обезьяна скрылась в густой листве.
— Что это за обезьяна? — спросил майор.
— Эта обезьяна — чистокровный австралиец! — ответил Паганель.
Не успели спутники географа пожать плечами, как вблизи послышались крики, что-то вроде: «Коо-э! Коо-э!» Айртон погнал быков, и через каких-нибудь сто шагов путешественники неожиданно очутились перед кочевьем туземцев.
Как печально было это зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей, «гуниос». Сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобие черепицы, они защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. Эти существа, доведенные до убожества, имели отталкивающий вид. Их было человек тридцать — мужчин, женщин и детей. Одеты они были в шкуры кенгуру, висевшие на них лохмотьями. Завидев повозку, они бросились было бежать, но несколько слов Айртона, произнесенных на невнятном местном наречии, видимо, несколько успокоили их. Они вернулись назад, полудоверчиво-полубоязливо, как звери, которым протягивают лакомый кусок.
Эти туземцы, ростом до пяти футов и семи дюймов, с лохматыми головами, длинными руками и выпяченными животами, не были черны: цвет их кожи напоминал застаревшую копоть.
Их волосатые тела были татуированы и испещрены шрамами от надрезов, сделанных в знак траура при погребальных обрядах. Трудно было себе представить более непривлекательную внешность: огромный рот, приплюснутый и словно раздавленный нос, выдающаяся нижняя челюсть с белыми, торчащими вперед зубами. Все это делало их похожими на животных.
— Роберт не ошибся, — сказал майор. — Это обезьяны, чистокровные — это верно, — но обезьяны!
— Мак-Наббс, — сказала леди Элен, — значит, вы одобряете тех, кто охотится на них, как на диких зверей? Но эти
— Люди! — воскликнул Мак-Наббс. — Скорее нечто среднее между человеком и орангутангом. У них такой же покатый лоб, как у обезьян.
В этом Мак-Наббс был прав. Лицевой угол австралийцев очень острый и почти такой же, как у орангутангов: примерно 60–62°. Поэтому де Риенци не без оснований предложил считать эти племена особой расой, которую он назвал «питекоморфы», то есть обезьяноподобные люди.
Но леди Элен была еще более права, чем Мак-Наббс, считая, что и у этих находящихся на низшей стадии развития существ есть человеческая душа. Между австралийцами и зверями — целая пропасть. Паскаль [107] справедливо сказал, что человек нигде не бывает зверем. Правда, он столь же мудро добавлял: «и ангелом тоже». Однако леди Элен и Мери Грант были живым опровержением этой второй части высказывания великого мыслителя. Милосердные женщины вышли из повозки, ласково протянули руки изголодавшимся туземцам и предложили им еду. Те с жадностью набросились на нее. Должно быть, они приняли леди Элен за божество, тем более что, по их верованиям, белые были когда-то черными и побелели после смерти.
107
Блез Паскаль (1623–1662) — французский писатель-моралист.
Особенное сострадание возбудили в путницах женщины. Ничто не может сравниться с положением австралийки. Природа-мачеха отказала ей в малейшей привлекательности; это раба, похищенная силой, не знавшая других свадебных подарков, кроме ударов «вади» — палки — своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно и поразительно быстро стареет: ведь на нее падает вся тяжесть трудов кочевой жизни. Во время переходов ей не только приходится тащить своих детей в корзине из плетеного тростника, но и нести оружие и рыболовные снасти мужа, да еще запас растения phormium tenax, из которого она делает сети. Кроме того, ей надо еще добывать пищу для семьи. Она охотится за ящерицами, опоссумами и змеями, подчас взбираясь за ними до самых верхушек деревьев. Она же рубит дрова для очага и сдирает кору для постройки шалашей. Как вьючное животное, она не знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своего владыки-мужа. Сейчас некоторые из этих несчастных женщин, быть может давно не видевшие пищи, старались подманить к себе птиц семенами. Они лежали на раскаленной земле неподвижно, точно мертвые, готовые ждать часами, пока какая-нибудь неискушенная птичка не подлетит настолько близко, что ее можно будет схватить. Никаких ловушек они не знали, и поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки.
Между тем туземцы, успокоенные приветливостью путешественников, окружили их, и приходилось оберегать запасы от расхищения.
Они говорили с прищелкиванием языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных. Но в голосе их подчас слышались и мягкие, ласкающие нотки. Туземцы часто повторяли слово «ноки», и по сопровождавшим его жестам можно было легко понять, что оно означает «дай мне» и относится ко всему, даже самым мелким вещам путешественников. Мистеру Олбинету пришлось проявить немало энергии, чтобы отстоять багажное отделение и особенно бывшие в нем съестные припасы экспедиции. Эти несчастные, изголодавшиеся люди бросали на повозку страшные взгляды и скалили острые зубы, быть может отведавшие человеческого мяса. Большинство австралийских племен не людоеды, во всяком случае в мирное время, но почти все дикари пожирают побежденных врагов.
Тем временем Гленарван, по просьбе жены, приказал раздать туземцам кое-что из еды. Дикари, поняв, в чем дело, стали так бурно выражать свой восторг, что это не могло не тронуть самое черствое сердце. Они издавали крики, похожие на рев зверей, когда сторож зоопарка приносит им пищу. Разумеется, майор был неправ, но трудно отрицать, что эти племена близки к животному состоянию.
Мистер Олбинет, будучи человеком благовоспитанным, хотел сначала преподнести пищу женщинам. Но эти несчастные создания не посмели приступить к еде раньше своих грозных мужей. Те набросились на сухари и сушеное мясо, словно звери на добычу.