Дети, которые хотят умереть
Шрифт:
Лис подвинулся к Андрею и сказал:
— Я хотел только, чтобы тебя не было на этом столбе.
Чтобы жить без позора, мы убиваем других. Вот весь закон доблести и чести. Сенсей, верный вопрос — это как мы дошли до такого?
Лис положил руку, холодную искалеченную руку на сжатый кулак Андрея и сказал:
— Ведь мы — братья.
— Братья? — переспросил Андрей, рот его широко раскрылся.
— А кто же? — сказал Лис. — Там у Видждан-сан я отбил клинок, что целил в тебя. Ты отклонил тот же меч, когда им рубили
Лис застенчиво улыбнулся.
— Никто прежде не делал подобного для меня.
Пощада равно Позор. Подстрекай, дерись, побеждай, ибо другого справедливого закона нет. Но откуда чувство, что законотворцы что-то в нем извратили?
Лис облизал губы и положил кулак Андрея себе на бедро.
— Не грусти. Мы начали стройку нашего будущего с подвала, помнишь? Под землей всегда темно.
Лис поднес кулак убийцы двух оябунов к влажным губам.
— По древнему ритуалу в каждую опору нового здания обязательно заживо замуровывают жертву. Чтобы постройка была надежной, — сказал назвавшийся братом. — Но мы-то поставим для надежности побольше опор. Так ведь, старший брат?
— Старший? — переспросил Андрей. — Разве мы не в одном классе?
— Сейчас одного, — прошептал Лис.
Изувеченный ученик приложился влажным ртом к средней костяшке на руке Андрея. Почти так же целовали трехпалую кисть Лиса кровоточащие губы красоткинского самурая.
Местным ученикам никогда не надоест придумывать новые обряды. Теперь у того кровавого поцелуя будут копии копии копии копии копии его копии.
Андрей забрал руку из ладоней Лиса.
— Никаких больше хитростей, — сказал Андрей, — никаких больше уловок. Иначе строй драное будущее без меня.
— Как велишь, мой дайме, — согласился Лис.
Андрей поднялся и шагнул к двери.
— Увидимся на уроках, — попрощался убийца оябунов.
— Да, и будь бдителен. На всякий случай, — сказал Лис. — Последнего ученика привязывали к столбу у западной стены как раз три месяца назад.
2
Представь урок литературы, на котором читают Песни смерти прославленных смертников. Сложно придумать другое домашнее задание по этому предмету, кроме как сочинить собственную Песню о том, как ты умрешь.
Учитель Чушкин ходил взад-вперед перед классной доской и не отрывал взгляда от потолка.
Учитель читал нараспев:
Омыта и ясна,
Теперь луна сияет.
Гнев бури миновал.
Теперь все сделано,
И я могу уснуть
На миллионы лет.
Голос учителя замолк, пухлые ладошки судорожно погладили кимоно на животе. Весь 8 «Б» внимательно следил, как двигались руки просветленного.
— Великий
Первой велели выступить Марине Ягодке. Стройная ученица встала и низко поклонилась учителю за оказанную честь, длинные светлые волосы подмели грязный пол. Кончики соломенных прядей тут же почернели и спутались.
Наложница повернулась к классу, высоко подняла подбородок и прочитала:
Толстая шишка
входит в меня,
А школа все там же…
Пару вытянок господствовала тишина, весь класс задержал дыхание. А в третью вытянку учитель завизжал:
— Ягодка-кун! Какая это Песня смерти? Что за толстая шишка? Какая, к демонам, разница, что там в тебя входит? — тараторил Чушкин. — Несколько недель назад ты читала: «острый клинок жизнь наконец оборвет». Но что стряслось? Как острый клинок затупился до толстой шишки?
Марина Ягодка смотрела прямо на темно-зеленую доску, нежный кругленький подбородок девочки все так же гордо поднимался.
— Сенсей, я есть наложница, — сказала она.
Марина Ягодка посмотрела в глазки учителя за мутными круглыми стеклами и сказала:
— Я есть наложница. И мне ни к чему рассуждать о режущих и колющих ранах. Ибо самураи дерутся не со мной, самураи дерутся за меня. За мое тело.
Марина Ягодка развела руки в стороны, открыв всю себя взгляду учителя. Кончики пальцев пробежались по линиям бедер, узкой талии, коснулись вершинок груди. Она сказала:
— Дерутся за это узкое лоно, дерутся за эту маленькую грудь. Плевать, насколько острый меч у моего господина или у его врагов, волнует только, чем и как господин будет входить в меня. Волнует, насколько невыносимо больно сегодня ночью господин будет терзать это тонкое лоно, эту маленькую грудь, это тело вообще. И да, сенсей: шишка у Ахметова-сан толстая и страшная.
Марина Ягодка дернула плечом и застыла. Чушкин глядел на наложницу, поджав губы. Руки его резко и коротко потерли пухлый живот.
— Сенсей, — вдруг сказала Марина Ягодка, — его шишка просто ужасно огромная.
— Я… услышал, Ягодка-кун, — пробормотал учитель.
— Да, сенсей, — сказала Марина Ягодка. Затем она сказала:
— Когда она входит в лоно, так дерет изнутри, будто древесный ствол заколачивают в тебя, сенсей.
— Ягодка-кун, садись на место! — велел учитель.
Марина покорно села. Чушкин мелкими шажками прошел вдоль ряда парт у окон.
— Султанов-кун, — сказал учитель, — прочитай свою Песню смерти.