Дети, которые хотят умереть
Шрифт:
В этом мире самоубийц под маской школы либо наложницы угождают своим господам, либо их дерут на мясо.
Рита закричала:
— Почему на твоих глазах снова слезы? — Она кричала. — Сколько можно? Прекрати реветь как девчонка и ударь меня наконец!
В этом мире ненадолго задержится наложница, не способная угодить господину.
Рита кричала:
— Или ты хочешь, чтоб я тебя ударила? Тебе нравится, когда тебя самого дерут и избивают? Когда самого смешивают с грязью?
И наложнице точно конец, если она забудет свое
Крик Риты оборвался на середине.
— Прости, мой господин, — сказала Рита, — конечно же, тебе нравится самому все делать. И бить, и драть, и втаптывать других в дерьмо.
Андрей растерянно показал Рите мыло.
Наложница выхватила мыло у Андрея и бросила его прочь, едва не попав по длинному носу волка. Рита положила руку Андрея себе на грудь, стиснула его изодранные пальцы вокруг плотного шарика. Медленно отпустила.
— Не сдерживайся, — прошептала Рита. Когтистая лапа волка вдруг вцепилась сверху в пальцы Андрея и не позволила отпустить тугой шарик, который бы давно треснул по швам от переполнявшей его скрытой энергии, будь у него эти швы.
Рита потянула вторую руку Андрея себе между ног, воткнула его порезанные пальцы во влажный шелковистый пушок и бархатную кожу.
— Покажи, какое ты бесчеловечное чудовище, — шепнула Рита. Волк второй черной лапой надавил на горячий треугольник Риты. Сквозь кисть Андрея. Сквозь его покрытые засохшей красной коркой пальцы. Рита застонала.
— Да-да-да-да, — зашептала Рита, и голос ее с каждым новым «да» становился глубже. Она схватила Андрея за волосы.
— Да… Не жалей… Да, — прошептала Рита и горько улыбнулась. — Не жалей меня… Как не жалел моего брата.
Она притянула лицо Андрея себе к плечу, ее мокрая тонкая ключица ткнулась ему в зубы. Мягкая кожа пахла только чистотой, только влагой.
Да, в самом деле, ее брат. Где он? Я с ним знаком?
Волчья морда приблизилась к лицу Андрея. Алая пасть зверя распахнулась, и нёбо с десятком острых кинжалов нависло над белым девичьим плечом. Сверху над ухом постанывала Рита.
Теперь от чистой кожи вовсю понесло цветущими ландышами. В комнате не пахло ничем, кроме мыла и воды, а внутри головы Андрея смердела страшная вонь химических цветов. Потому что внутри брата Риты тоже сейчас цвели драные ландыши.
Волк лизнул красным языком плечо Риты, она вздрогнула и застонала громче. Все трое почти боролись друг с другом. Трое — это Андрей, Рита и волк.
— Ни за что, — сказал Андрей, — пока я тебе должен.
Он вырвал руку из когтей волка и толкнул Риту. Вскрикнув наложница плюхнулась в бадью. Бело-розовое тело ее окунулось в воду. Голые ноги задрались выше головы.
— Ты все-таки ударил меня? — сказала Рита.
— Ты все-таки ударил ее? — сказал волк.
Цветущими ландышами больше не воняло.
Андрей сказал: «Амурова-сан, прости. На тебе сидело что-то черное и большое».
— Муха? — спросила Рита.
Молча
Андрей сказал: «Убирайся с глаз моих». Затем швырнул черное мохнатое тело в кучу железных обломков внутренней клетки. Новые толстые прутья вмиг выросли из земли и плотно окружили волка. Из остатков водяных паров соткалась серая ширма, закрыв клетку.
Слипшиеся медные пряди накрыли Рите пол-лица, наложница сдула их с глаз. Она сказала:
— Ты сказал: должен? Но это я должна моему господину. О, я должна тебе столь много!
— Пока Амурова-сан не отслужит мне, я должен защищать ее. Затем мы с тобой сразимся, и один из нас пробудится, — ответил Андрей. — Помойся сама, пока постою в коридоре.
И он отвернулся от нагого тела. Зашагал к двери, потому что был слаб. Интересно, промокают ли воробьиные перья под дождем, спасают от морозов? А от знойного солнца? Быстро привыкаешь клевать жуков и червей?
2
Запах фальшивой морской свежести грыз Рите горло. Она слила воду из бадьи в кабину моетжопника и повернулась к писельнику. Наложница задрала полы кимоно, голые белоснежные ягодицы опустилась на холодную сидушку. В коридоре все еще сторожил господин. Можно было не опасаться, что громкие пук-пук Риты привлекут посторонних в туалет.
Из разбитого зеркала над умывальником улыбался брат. Ее преследователь, ее мучитель, ее владетель, как всегда, пылал пылким пылом рыжего демона.
Рита писала, сидя пред братом. Ее ноги были разведены широко в стороны, она задрала кимоно выше пупка. Брат увидел ее от бедер до лодыжек полностью голой. Голыми брат с сестрой спали в объятиях друг друга под раскрытыми окнами. Голыми из материнской утробы вместе вылезли два маленьких рыжих чуда.
Родились они вместе, умрут порознь.
Из Риты перестало течь. Она поднялась с писельника, смыла воду. Трещины на зеркале расходились из улыбки брата по всему его лицу и мускулистой шее.
— О брат! Как ты позволил так себя унизить? — сказала Рита. — Как ты позволил разбудить себя такому слабаку, как Сингенин Широкоротик?
Брат молчал. Теперь он всегда молчал.
— Продул такому жалкому неряхе. Спустил такому вонючему сопляку, — сказала Рита. — Смотри, брат, какому ничтожеству ты просадил честь, клан, свою собачку Бесхвостого. И меня!
Рита ударила кулаком в зеркало. Стеклянные осколки посыпались в умывальник, сверкая как брызги дождя.
— Я думала, Сингенин — невообразимый, сильный, неподражаемый, — сказала Рита и вынула острый осколок, воткнувшийся между костяшками. — Думала, Сингенин желал владеть Апостоловой-сан, как мной, а у этого гнусного плаксы просто щемило сердце от того, что увидел ее труп. Разбудил Апостолову-сан не этот глупый сыкун, я тебе точно говорю! Наш грустный мальчик ни за что бы так не поступил.