Дети Лезвия

Пояркова Жанна

— Кто оставил на тебе эти следы? — поинтересовался он, поднимая лохматую бровь.

— Отец.

— Отец? — изумился мужчина, встал и начал стаскивать грязную одежду. — За что?

— Это наш обычай. Тебе не понять, — я мотнула головой, смазывая ноги, и поежилась — раны немилосердно щипало. — Это словно знак, что я стала взрослой. Настоящим воином.

— Вы демоны, все у вас не так, как должно быть, — искривился он.

— Ты глуп и пытаешься мерить Детей Лезвия своими куцыми мерками. Мой отец — лучший из лучших, — рассердилась я. — И не тебе говорить о нем.

Рик остался в набедренной повязке и решал, что делать дальше, ничуть не смущаясь. У него были красивые ноги, ровные и мускулистые, достойные любого даройо. Остальное нравилось

мне меньше. Потом он сел на единственную в комнате кровать, где сидела и я, и задумался, глядя на сваленные в угол перину и одеяло…

— А почему ты выбросила все это? Я так полагаю, приготовила для меня, — он встал и направился к надушенным простыням, но я не могла смотреть, как один из моих спутников валяется в испачканных похотливыми оргиями Чарующих покрывалах.

— Нет, — грубо остановила его я. — Эти вещи прокляты.

— Я покроюсь от них волдырями и умру? — опасливо полюбопытствовал бродяга, сложив руки на груди.

— Вполне возможно, — хмыкнула я, повернувшись к нему спиной.

Его пальцы коснулись кожи, и я удивилась, как нежно он может проводить некрасивыми ладонями по спине, втирая мазь. Человек вызывал доверие — безграничное доверие, которое согревало и отличалось от ликования после убийства и связи со Смертью. С ним хотелось разговаривать, хотелось купаться в изменчивых глазах, смотреть, как он улыбается. Бродяга обладал каким-то странным обаянием, перепады его настроения то подталкивали ударить его, а то усиливали желание защитить. Я поймала себя на мысли, что мне нравится исполнять новый долг, что мне нравится мой новый статус и доставляет удовольствие общаться с ним, как с равным, в то время как другие даройо отвергали людей, считая их никем, куклами для тренировок, рабами.

— Ты пахнешь костром… — внезапно сказал он. — И на твоей спине знак демона.

— Да, — согласилась я. — Я пахну костром.

— Я тебе кое-чего не сказал, — признался он, откладывая пузырек. — Я знаю, кто может прочитать записку, которую ты мне показывала. Это Мэррит, старик-бродяга. Он верит в разные пророчества и скитается по всему миру, пытаясь успеть туда, где нужны его знания.

Я перевернулась на другой бок и закрыла глаза, прислушиваясь к телу, стараясь залечить раны, направляя жизненные токи. Нахальный бродяга ухмыльнулся и тихо лег рядом, посетовав на то, что нет одеяла.

— Не бойся, я не стану приставать к тебе, Ра. Я не самоубийца. Хотя ты очень привлекательная женщина, тебе говорили?

Я усмехнулась, представив, что я сделала бы с ним, если бы он все-таки посмел, а потом свернулась клубочком на голой кровати и лежала, чувствуя спиной, как он дышит.

* * *

Трагедия любого живого существа, сколь бы совершенно оно ни было и как бы далеко ни продвинулось по своему Пути, заключается в том, что оно всегда ищет что-то похожее на себя, чтобы суметь достигнуть гармонии не с помощью исполнения долга, а с помощью слияния энергий. Это называют дружбой, любовью, братством, и Дети Лезвия не лишены таких понятий, но все в нашей жизни подчинено долгу и беспрестанному движению вперед во имя Серой Леди, поэтому проявления такой симпатии редки, опасны и недолговечны.

В нашей истории было лишь два случая, которые запомнились всем даройо, а остальные привязанности длились так мало или так тщательно скрывались, что их просто никто не заметил. Первый случай — это знаменитая пара друзей, один из которых — Вайар — пошел против воли Адепта, который хотел наказать провинившегося нерадивого Шима. Рыжеволосый Шим был непочтителен и горяч, он не постиг в полной мере искусство смирения, он искал свой путь, коверкая традиции, но что-то держало двух даройо вместе, и они оба стали изгоями. Вайар умер от руки Адепта сразу же после того, как тот все-таки покарал Шима.

Второй случай — это история, которая произошла еще раньше, мне рассказывал ее Тагот. Убийство друга или родственника при особых обстоятельствах, способность отрешиться от привязанности и увидеть красоту

Смерти — это ступень для того, чтобы приблизиться к вершине Пути, и сэйферы иногда приносят такие вести, открывая истину. Каро должна была убить брата, с которым их постоянно видели вместе, они даже ходили одинаково и одинаково смеялись, фехтуя. Но она этого не сделала, позволяя тому нарушать Заповеди и не проявлять должного уважения. Она стала слепа к преступлениям законов, видя только свое отражение в Сибиле, ведь даже развитие их мастерства шло близкими путями. Каро любила брата, и любовь лишала ее возможности здраво мыслить. Сибил же оказался умнее — и победил сестру в одном из поединков, отправив к праотцам.

Ни одна из историй не закончилась благополучно, и это закономерно. Я не доверяла Триэру, хотя он показывал, что я могла бы ему доверять, — неважно, кто такой даройо и как он относится к тебе. Я была готова сразиться с Кристией, если она сочтет это нужным, и обагрить серпы ее кровью. Все мы соперники на одном Пути, и не стоит этого забывать. Я этого и не забывала. Путь даройо — путь в одиночестве.

Сон Детей Лезвия — это возможность разобраться в происшедшем, успокоиться и подумать о Пути. Вне Алого Призрака я сплю очень мало, урывками, внимательно следя за окружающим миром, который всегда угрожает в той или иной мере. Одна из Заповедей говорит о том, что ни одно место в мире не безопасно до тех пор, пока ты не умер. Любая мелочь применима в искусстве убийства — и трава, и камень, и вода, и даже эти провонявшие духами простыни. Все. Способность незаметно использовать детали для того, чтобы одержать победу над врагом, — великое достижение. Есть время для того, чтобы извлекать оружие, проливая кровь во славу фамильной чести, а есть времена, когда ты должен тратить энергию с умом, не делая ни одного лишнего движения и добиваясь, тем не менее, гибели противника.

Я думала о том, что допустила ряд промахов, которые закономерно превратились в зудящие раны. Мысли очищаются во время тренировки, и я тихо встала, пританцовывая и снова начиная проводить прием за приемом, вращая серпы и вспоминая, какой удивительной скорости мне удалось достичь, освобождая сознание от страха во время схватки со Стальными Осами.

Человек отключился, посапывая и ворочаясь, — очевидно, спать на дереве было для него непривычно. Я подбросила серпы вверх, глядя, как они вращаются, и, ускоряясь до предела, успела провести серию боевых ударов до их падения. М'Сад не вызывал меня на поединок, он собрал отряд, что само по себе было неслыханно, как и мой теперешний поход, и пытался не допустить нас к Игле. Оружие завершило вращение, и рукояти мягко упали в ладони. А это значит, что Лорды Лжи действительно находились под защитой даройо, что выглядит столь кощунственно, что от возмущения мне хотелось немедленно двинуться в путь и посмотреть в глаза предателям. Вражеский план постепенно начал вырисовываться передо мной, а мышцы пружинили, предвкушая новые и новые сражения.

Я закончила тренировку, подошла к небольшому зеркалу, висевшему в углу, и стала ждать появления зэн. Они всегда находили провинившихся, даже в чужих зеркалах. М'Саду удалось убежать. Моя беспечность помешала мне заметить ловушку. Я стояла, опустив руки и сжав серпы, и смотрела в глаза отражению. Волосы, еще не высохшие после бури, легли неровными прядями, на щеке осталась царапина от укуса шустрой Стальной Осы, но глаза смотрели все так же спокойно и холодно. Черные глаза Детей Лезвия. Зэн пришла нескоро, но я сразу опустилась на колено, увидев ее. Ни одно из моих несчастий на нее не влияло — зэн оставалась такой же бесстрастной, ее руки были сложены на груди, а кожа идеально белая, без единого следа. Она смотрела сквозь меня, и мне показалось, что она глядит на Рика, который как раз перевернулся на другой бок. Но это иллюзия. Мне кажется, что зэн вообще не видит тот мир, в котором обитаем мы, ее глазам предстает лишь вина, искривление посреди ровных линий. Как я слышу диссонанс, так она, вероятно, видит нарушения Заповедей.