Дети луны.
Шрифт:
Потому, наверное, и тишина.
Даже трубы не поют.
С трубами все оказалось просто – в кране не было воды. Хорошо, я запасливый. Тридцать литров питьевой, сто – бытовой. Переможемся.
Выглянул в окошко. Сумерки еще не сгустились, видно далеко.
На удивление никого не увидел. Не маньяка, маньяк, поди, придет ночью, а людей обыкновенных, тех, которые ходят в пивную, ходят в гости, ходят просто так. Даже в дождь ходят, в непогоду, а сейчас, когда и тепло и сухо – пустынь.
Или, напротив, все в пивной? Сидят в пивной
Скрипнула дверь – рядом, на лестничной клетке.
Я не вздрогнул. Дело привычное – дверь. Хоть часы сверяй. Соседка Вера, жена Володи, пошла в подвал. Она каждый вечер туда ходит. Грибы выращивает, вешенки, и в пивные сдает, на закуску. Я пару раз их попробовал – не в пивных, просто по-соседски угостили. На любителя, а я не любитель, я профессионал. Или воображаю себя таковым.
Я слушал, как Надя спускается по лестнице, как открывает дверь в подвал, но дальше мои слух был бессилен. Мой, но не Маркизы. Кошка подняла голову, вслушиваясь в молчание дома. Тишина ей не нравилась – кончик хвоста нервно вилял, шерсть поднялась. Внезапно она взвыла. Вой ее был тише давешнего, но нервы мои оказались перетянутыми, и я вздрогнул от души.
Маркиза тут же умолкла, и только поэтому я расслышал короткий сдавленный крик.
Что делать?
Звать подмогу? Причина – кошка воет. Слабовата причина. Этак операцию сорвешь без всякой пользы. Я прислушался. Крик не повторился. Ну и что – крик? Вера мышку увидела, в подвале они водятся, а соседка мышей боится до обморока. Ведь я сам днем проверял – пустой подвал, никаких маньяков. И вообще, у нее муж есть, пусть и смотрит.
Ах да, он же в пивной.
Ладно, раз подвал пустой, то я могу с чистой совестью посмотреть, что и как. Вдруг и в самом деле нужно помочь Вере от мышей отбиться.
Топор я оставил в комнате: увидит Вера меня с топором в подвале, перепугается еще больше. Прихватил баллончик – из всего арсенала он выглядел самым безобидным.
В одной руке – баллончик, в другой – фонарик. Иду моль травить подвальную, муравьев или тараканов. Сейчас отругаю Веру, чтобы не пугала народ зря, и назад, на пост, кусочком бесплатного сыра работать.
Не обращая внимания на протесты Маркизы, я вышел на лестницу, спустился вниз, стараясь не споткнуться. В кино герои, а больше героини постоянно спотыкаются, роняют фонарики, пистолеты, мобильники, падают сами, и, вместо того, чтобы быстренько встать, только беспомощно визжат, пока к ним приближаются чудовища и маньяки.
Ну, я не в кино.
Я в Теплом.
Подвал был столь же неприветлив, как и днем, но я шел по нему по-хозяйски, высвечивая мощным лучом галогеновой лампочки амбарные замки, трехколесный велосипед без педалей и цепи, дырявое корыто и прочее добро, которое прятать под замок глупо, а выбросить жалко, вдруг пригодится.
Вот и моя клетушка, а следующая – соседей. Дверь открыта, похоже, горит огонек, но мой фонарик его забивает.
–
– Ой, Корней Петрович, вы? – отозвалась соседка.
– Я, я, – зря, что ли, немецкий в школе учил. – Ты, Вера, зачем кричала?
– Мне просто показалось, – ответила она. – А что?
Спрятав баллонщик в карман, я заглянул в отсек. Вера, стеллажи, грибы, никаких маньяков.
– Ничего. Нервы.
– Ой, у меня тоже, после вчерашнего. Какой ужас! На улицу выйти страшно. Как она, ваша санитарочка?
– Поправится, надеюсь – бабе Насте шестьдесят четыре года, а она все санитарочка. – Раз только показалось, я пойду.
Вера занялась вешенками, а я поплелся назад. Хорошо хоть, подмогу не позвал. То-то опозорился б.
Жаль, не спросил, что именно показалось соседке. Ладно, не важно. Пусть хоть крысиный король явится, я больше из квартиры ни ногой. Заварю свежего чаю и буду читать про африканские приключения. Очень успокаивает.
Пробыл в подвале я дольше, чем думал: на лестнице было темно, сумерки перешли в ночь. Вдалеке громыхнуло. А, это тучи грозовые наползли, оттого и тьма. Только-только подсохло, и на тебе. Одно слово – Топлое.
Узкий пучок света фонарика едва не сметал пыль со ступенек. Ярко светит. Но только в одном направлении.
На середине лестничного пролета я вдруг понял, что за мной кто-то идет. Не просто идет – крадется.
Я хотел было развернуться – резко, внезапно, – как в спину мне уперлось что-то острое.
– Не двигайтесь, доктор!
Глава 12
Я замер.
– Погасите фонарь, он слепит.
Развернуться, да и врезать фонарем? Плохая идея. Лучше послушаюсь и погашу.
– Очень хорошо
Неизвестный не говорил – шептал, а шепот узнать трудно. Но мне казалось, что человек за спиною мне знаком.
Чужая рука схватила меня за запястье. Странно. Он что, пульс мой считает? Насчитает изрядно, сердце колотится бойко.
– Фу… – в шепоте чувствовалось облегчение. – Вы живой!
– Живой, – подтвердил я. – Пока.
Неизвестный отпустил запястье и убрал острие от спины.
– Вам нельзя домой.
– Почему?
– Они могут быть там, внутри.
– Они?
– Упыри.
Грохнуло ближе. Надвигается гроза.
Я осторожно повернулся. Нет, слишком темно.
– Я боялся, что и вы упырь, – признался невидимка.
– Я не упырь, – на всякий случай сказал я.
– Тише, тише пожалуйста. Они услышат!
– Упыри? – перешел на шепот и я.
– Именно. Слух у них неважный, у молодых, шептать можно. Но громко говорить опасно.
– А у старых?
– Здесь нет старых. Надеюсь, нет.
Сверкнула молния, еще неблизкая, но вспышки хватило, чтобы я разглядел собеседника. Петренко, министр финансов из Волчьей Дубравы. И в руках – кол.