Дети луны.

Щепетнев Василий Павлович

Я решил поддержать шутку.

– Тогда дела наши плохи. Святой воды нет, а, главное, статьи нет в уголовном кодексе насчет упырей. А нет статьи – нет и преступления. Если упырство – или упырячество, как правильно? – не запрещено, следовательно, оно разрешено.

– Ты, Корней Петрович, когда-нибудь слышал о секретных статьях уголовного кодекса? Уверен – нет, иначе бы серьезнее отнесся к предположению более сведущего в подобных делах товарища, – он встал, потянулся, всласть, с хрустом. – Пойду я. Нужно добровольную народную

дружину возрождать. Пока в отдельно взятом районе.

– Серьезно?

– Куда серьезнее. Мобилизовать людей на поиск пропавших. Милиции одной не справиться – подвалы обыскать, погреба, всякие другие места… Да и кто даст санкцию на обыск. А если добровольно – другое дело.

Я подумал о пропавшем Фе-Фе.

– Тогда и меня запиши.

– Тебе других забот хватит. По докторской части. И смотри, с пистолетом не расставайся.

– А если дело столь серьезное, то нельзя ли не газовых патронов, а настоящих, боевых?

Ракитин как-то странно посмотрел на меня, потом сказал:

– У тебя самые что ни на есть боевые патроны, разве ты не понял?

И, более ничего не добавляя, ушел.

Шутит он, нет?

Я настроил будильник, лег на диван и поспал десять минут. Отличная метода. Если спать дольше, час, другой, то остаток дня будешь чувствовать себя разбитым и слабым. За десять минут не успеваешь разомлеть. А отдохнуть успеваешь.

Проснулся за секунду до звонка, и стал вспоминать, что увидел в короткометражном сне. Или не увидел, а просто придумал.

Придумка не очень мне нравилась, даже совсем не нравилась, но пренебречь ею я не мог. Нацепил кобуру с пистолетом, поверх надел рубаху навыпуск по случаю летнего времени сойдет, поменял в фонарике батарейки и спустился вниз. Под домом был подвал, разгороженный жильцами на клетушки, картошку на зиму хранить, прочее. Те, кто похозяйственнее, имели настоящие погреба, вне дома, а этот использовали для всякого хлама. Но замки на каждой клетушке висели могучие, словно хранилось в них достояние республики. Правда, сам подвал запирался на палочку, а то и вовсе не запирался. Сегодня вот не запирался. Палочка лежала рядом, а дверь была просто прикрыта.

Я ее распахнул, глянул внутрь. Не пахло ни сыростью, ни говнищем – в соседнем подъезде жил коммунальщик из районной администрации, и потому поломки и протечки устраняли с завидной быстротой. Завидной для тех, кто жил в доме по соседству.

Спустился на ступеньку вниз. Потом еще на ступеньку, на десятой включил фонарик.

Было спокойно и тихо. Я вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя. Глупо, даже смешно. Выйду из подвала и посмеюсь от души.

Лестница кончилась, начался лабиринт. Где-то в трубах булькало, переливалось – Минотавру хотелось есть.

Я шел, глядя и по сторонам, и под ноги. Мусора в подвале было мало, когда прошлой зимой неделю стояла котельная, каждую щепочку подобрали на прокорм буржуек, и впредь уже не бросали. Кто

знает, какова будет зима нынешняя…

Замки на клетушках пребывали в исправности. Вот и моя клетушка, тоже под замком, хотя внутри ничего нет.

Я обошел подвал, но следов Федора Федоровича и других пропавших не нашел.

А разве могло быть иначе? Что им тут делать, в подвале, от кого прятаться?

Уже подходя к выходу, я увидел на полу клеенчатый лоскуток.

Поднял, пригляделся.

Когда человек рождается, ему на запястья привязывают клеенчатые бирочки, на которых написано, кто он, собственно говоря, таков. Чтобы не перепутать с другими младенцами.

Когда человек поступает на секционный стол, ему тоже привязывают бирочку, но уже на ногу. Обычно – на лодыжку. Если труп хранится в ячейке специального холодильника, то лежит он ногами к дверце. Открыл ее и сразу прочитал, тот труп, или не тот. У нас холодильника нет, но порядок, он для всех порядок. И я лично написал на бирке: «Баклашова Н.И. 1962».

И теперь эту бирку я нашел в подвале собственного дома.

Глава 10

Конечно, в подвале холоднее, нежели на улице или в квартире. Но не настолько же!

Дрожь колотила, трясла, едва ли не ломала.

Я поспешил наверх.

По счастью, никто меня в подъезде не встретил.

Ах, каким искушением была бутылка «Гжелки», в ней оставалась еще достаточно, стакан с лишком мужества и отваги, чуть тепловатых, но полностью готовых к употреблению.

Вместо этого я неспешно поставил на огонь чайник. Газ по трубам пока шел, а кончится, у меня примус есть.

Я следил за чайником и предавался пустым размышлениям. Потихоньку уходит – не страх, нет, что страх, страх штука полезная, мобилизует силы. Уходит ужас, парализующий, обессиливающий, лишающий проблеска мысли ужас.

Когда вода, наконец, вскипела, я нашел приемлемое для рассудка решения. Совсем недавно здесь, на этой кухне капитан Ракитин говорил о том, что если убрать все невозможные объяснения, то оставшееся, как бы маловероятно оно не было, и есть верное. Неспроста говорил, с намеком.

Приход сюда мертвого тела, упыря я считаю совершенно невероятным. Не верю я в упырей. А вот если кто-то, рассказав про предстоящий обыск подвалов, подкинул в подвал ярлычок – маловероятно, но возможно. Не буду указывать пальцем, хотя знаю, что этот кто-то Ракитин и есть. Дурацкая шутка. Крайне маловероятная шутка. Но куда вероятнее, нежели крадущийся в ночи упырь.

И потом, откуда мне знать, что именно Ракитин считает смешным? Как он, собственно, относится ко мне? Вдруг я ему неприятен, хуже того – ненавистен. Маловероятно? Но вероятнее, чем упырь. Вдруг он и похитил тело. Не представляю зачем, но еще труднее представляю упыря.