Дети немилости
Шрифт:
— Доброе утро, Мори, — с готовностью отозвался Онго, откладывая блокнот. — Как спалось?
— Спасибо, превосходно, — сказал я и уселся, нашаривая ложку. — Чем обязан столь раннему визиту?
Как бы то ни было, времени у меня немного, а если у Онго срочное дело, счёт может пойти на минуты; лишать себя завтрака неразумно. У Онго достаточно опыта и юмора, чтобы не оскорбляться по таким пустякам.
Готов поручиться, что под маской мой гость усмехнулся… Потом он глянул в окно. Широкий чёрный плащ был застегнут наглухо, из-под надвинутого капюшона виднелась только маска, белая, с миниатюрными каллиграфически
— Приятного аппетита, Мори, — сказал Онго. — Сожалею, что не могу присоединиться.
— У-хм… — я чуть не подавился.
Онго очень изысканно сожалеет: он любит посмущать людей.
Бесы бы побрали его наблюдательность. Ещё в те времена, когда я пешком под стол ходил, матушка приучила поваров кормить меня исключительно полезной пищей, и они по сию пору блюдут моё здоровье, потчуя, аки гусака, пшеном и травой. Брр!
Итак, Онго размышлял, глядя вдаль, а я ел. Если Онго желает сделать паузу, лучше ему не мешать; потому что когда он пожелает высказаться, помешать ему не сможет никто.
Наконец, Онго провёл кончиками пальцев по бумагам, стоявшим в ящике на столе.
— Разбираешь документы, Мори?
— Да. Несрочную корреспонденцию отца. Что-то секретное… что-то личное.
— Это — несрочное? — в голосе Онго звучала улыбка, когда он движением фокусника извлёк из плотной кипы бумаг единственный желтоватый конверт.
Я улыбнулся.
— Это здесь по другой причине.
— Мой первый хоранский отчёт, — задумчиво сказал Онго. — Не лучшим образом составленный документ. В ту пору я был несколько… расстроен нервически, если можно так выразиться.
«…я обнаружил хозяйственные злоупотребления в количестве, едва ли превышающем обычное, — писал он. — Солдаты сражаются так же доблестно, как в прежние времена. План князя Мереи я нахожу ученическим, лишённым как серьёзных ошибок, так и блеска. Однако командирский состав совершенно не приспособлен к нахождению вне штаба. Это особенно прискорбно ввиду наличия среди штабных офицеров магов, занимающихся температурным комфортом».
— Я питаю особенные чувства к этому документу, — сдерживая улыбку, сказал я. — Ответ на него батюшка отправил в Хоран с неким молодым офицером, которого рекомендовал…
— …мне в адъютанты, — Онго кивнул, возвращая конверт на место, и заметил: — Пожалуй, будет лучше, если это останется в твоём личном архиве. О содержании я не тревожусь, ни слова лжи здесь нет, но меня не устраивают форма и интонация.
Я почтительно согласился.
Перед тем, как отправить меня, желторотого выпускника Академии, на охваченный войной юг, отец дал мне прочесть этот отчёт. Генерал Мереи, первый командующий Южной операцией, завяз в Хоране на три года. Он рапортовал, что природные условия необычайно тяжелы, продвижение невозможно, хоранский тейх располагает огромным войском, которое набрано из кочевников, привычных к войнам в жаркой степи и полупустыне; наиболее разумно прекратить попытки наступления и укрепить теперешнюю границу, оставив мысль идти до Хораннета, столицы Юного Юга.
Онго написал своё первое письмо через три дня после
Через одиннадцать месяцев Хораннет пал.
Но ещё задолго до этого, подняв глаза от отчётливых резких строк — даже в почерке Онго чудилось эхо одолевающей его ярости — я встретил понимающий взгляд отца: оба мы были потрясены и испытывали восторг, близкий к опаске. С трудом верилось, что такое возможно. Едва придя в себя в чуждом мире, не успев изучить новейшие вооружения, в незнакомой местности, в разгар операции, длящейся уже три года, Эрдрейари за несколько дней выявил ошибки командования и составил рекомендации к их исправлению.
Позже я спросил у него об этом.
«Но люди-то всегда одинаковы», — добродушно отвечал генерал.
…Онго подошёл к расписному деревянному глобусу, тронул тяжёлый шар. Поднял взгляд на книжные полки за чистым стеклом — и озадаченно склонил голову. «Позволь, Мори», — проговорил он; не дожидаясь моего ответа, отворил дверцу и вытащил одну из книг.
— Это — издали? — раздельно спросил он, и голос его был полон неподдельного ужаса.
— Онго…
В руках генерала оказалось моё любимое издание «Слова о Востоке», карманное, в отличном прочном переплёте и с прелестными миниатюрами.
— Не то чтобы это был личный дневник, — весьма сухо сказал Онго, листая страницы с таким видом, будто касался чего-то гадкого. — Но, во-первых, он ни в коем случае не является цельным произведением, а во-вторых, я не успел подготовить его к печати.
Я так оробел, будто сам подписал путевые заметки Эрдрейари в печать, хотя впервые это было сделано задолго до моего рождения. Я находил книгу очаровательной как раз за отсутствие столь ценимой Онго безупречной формы; в ней всё было вперемежку — стихи, записи народных сказок, мысли о государственной доктрине и военном деле, картины быта и нравов, снова стихи…
Онго брезгливым движением поставил книгу на полку. Пощёлкал пальцами. Стук, стук. Он не имел привычки вздыхать.
— У меня было дурное предчувствие, — пробормотал он.
Я опустил чашку на блюдце. Эрдрейари мастер беседы, но времени остаётся всё меньше…
— Онго, — сказал я. — Прости, что меняю тему, но чем я обязан твоему сегодняшнему визиту?
Тот помолчал. Уточнил:
— Если я не ошибаюсь, сегодня в Данакесту возвращается Эррет?
— Да. Честно говоря, я ждал её не раньше чем через месяц, но она быстро управляется с делами. Надеюсь, она сможет рассчитывать на твою помощь, Онго. Ты сам когда-то сказал, что Восточные острова не прощают пренебрежения, а из-за переговоров с аллендорцами я непозволительно затянул с поездкой. Пришлось заказать верховному магу пространственный разрез. Атомник может подождать на авиаполе, но схема ждать не будет…
Онго поглядел на меня.
— Мори, — сказал генерал, — я знаю, что ты торопишься, и потому прошу прощения за то, что сразу перехожу к делу.
Я удивлённо поднял бровь.
Впрочем, должно быть, для Эрдрейари эти светские разговоры действительно называются «сразу». Я забываю, что он родом из другой эпохи. Какое-то время после пробуждения в его речи ещё проскальзывали старинные конструкции, а его представления о нравах и общественном устройстве не соответствовали действительности, но уже через пару месяцев он стал казаться совершенно современным человеком.