Дети погибели
Шрифт:
Да и не один скандал-то! Генерал-губернатор поморщился: на днях в Питер привезли группу одесситов и киевлян, привлечённых в своё время по разным политическим делам. Суд определил им высылку в северные губернии России, в связи с незначительностью их преступлений. Питерские нигилисты пришли встречать их на вокзал. Ссыльные и их провожатые должны были проследовать через весь город на Финляндский вокзал. Колонну сопровождали отряды полиции. По дороге к колонне присоединялись сочувствующие прохожие, так что шествие оказалось довольно многолюдным. И вот у Гостиного двора началось: выскочили лабазники, вооружённые какими-то палками, лопатами, железными прутами, напали на колонну. Полиция стояла в стороне, наблюдая безучастно. К лабазникам присоединялись прохожие из числа
Теперь суды, прокуроры, градоначальство, даже Сенат – завалены заявлениями родителей и родственников избитых. Цесаревич явно смотрит на происшествие сквозь пальцы, а вот город бурлит: то здесь, то там возникают стихийные митинги, сходки. В университете даже потребовали к ответу градоначальника и полицмейстера. Утихомирить студентов пришёл товарищ министра просвещения Сабуров. И – получил пощёчину от какого-то распалившегося молокососа.
Снова пришлось звать полицию… В Государственном Совете опять вспомнили знаменитую записку князя Оболенского. Она снова пошла по рукам. Князь требовал не только физических наказаний для арестованных террористов (в особенности – «стриженых девок»). Он предлагал ввести практику пыток при дознании. Более того. В связи с участившимися случаями побега арестантов с каторги на Каре князь предлагал особо опасных преступников, ни много, ни мало, лишать зрения. «Дабы, – писал он, – затруднить им возможность побега».
Гурко вздохнул. Тяжёлые времена. Тяжелые и… непонятные.
КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА ИК «Народной воли».
Июль 1879 года.
– На Садовой и Невском до сих пор мостовые моют. С мылом: кровь отмывают, – сказал Михайлов. – Слышали? Есть несколько убитых, в их числе гимназистка.
Морозов кивнул:
– Знаю. Видел… – помолчал и вдруг встрепенулся. – А вы слышали? В Одессе новый процесс затевают. Лизогуб, Чубаров и другие… Уже и название придумали: «Процесс 28-ми».
– Значит, опять будут виселицы, – хмуро отозвался Желябов. – И опять будут среди уголовников палача нанимать.
Михайлов кашлянул.
– У меня есть два сообщения, – сказал он. – Во-первых, о Гольденберге…
– А! Гришка Отрепьев! – презрительно сказал Желябов, шумно отхлебнув из стакана остывший чай.
– Обманули Гришу, – продолжал Михайлов, словно не заметив тона Желябова. – Наше «недреманное око», Клеточников, передал копии донесений из Харьковского жандармского управления. Оказывается, к Грише подсадили полицейского осведомителя, Курицына. Этот Курицын когда-то ходил в народ, учился в университете. А перед Гришей разыграл простого парня из народа, который невинно пострадал от жандармов… Слово за слово – и начал из Гриши потихоньку сведения тянуть. Ну, вы же знаете Гришу: горяч до глупости. Загордился, представился очень важной птицей, намекнул даже, что это он готовил покушение Соловьёва, и вообще, он, Гриша, чуть ли не главный в нашей партии. Тогда за него взялся прокурор Дворников. Вызывал не на допросы – на чаепитие. Шёпотом рассказывал, что будто бы в жандармском корпусе, в полиции, в судах, и даже в кабинете министров давно уже зреет идея свергнуть ненавистную монархию. Называл фамилии этих «заговорщиков», делился, так сказать, их планами. И просил, чтобы наша партия, в лице Гольденберга (раз уж, дескать, он в партии главный) помогла. Тут-то Гриша не выдержал и окончательно растаял. Начал рассказывать, какие замечательные люди – революционеры. И какие славные дела они уже совершили. И сколько пудов динамита уже припасено. Дворников обещал его лично познакомить с некоторыми из сановных «заговорщиков». И действительно, «познакомил». Вместе с Гришей приехал в Петербург, мотивируя свой приезд тем, что Гриша ни с кем, кроме
– «Расколол»! – фыркнула Перовская. – Да его расколоть легче, чем кусок сахару!
Она демонстративно взяла кусок колотого сахару из вазочки, вложила в щипчики и – раздавила в песок. Желябов одобрительно усмехнулся.
– Да-а… – сказал он. – Теперь наш Отрепьев всё выложит. И про партию, и про ИК. И даже про наши ближайшие планы. Он ведь знает о готовящихся покушениях?
– Знает… – неохотно ответил Михайлов.
– Стало быть, планы придётся изменить. Да и динамитную мастерскую, типографию, конспиративные квартиры с прежних адресов убрать.
Михайлов промолчал.
– Андрей совершенно прав! – веско заметил Тихомиров. – Боюсь, что и нам на время нужно затаиться, может быть даже, уйти на карантин.
– Ну, уж нет! – повысил голос Желябов. – Нам действовать нужно! Быстрее действовать. С удвоенной энергией!
Ему никто не ответил. Морозов снял очки, протёр их несвежим платочком. Снова надел.
– Александр! – сказал Михайлову. – А второе сообщение?
– Второе… Вот и второе. Мне вчера мой гвардейский офицер передал письмо от Нечаева, из крепости.
Михайлов положил мелко исписанную тетрадочку перед собой.
– Хотите, прочитаю?
– Нет, – покачал головой Желябов. – Я и так вижу, что это бред сивой кобылы. Да ещё и предлинный.
– Хорошо, – нахмурился Михайлов. – В таком случае я его вкратце перескажу. Нечаев пишет, что в крепости готовятся перемены. И просит ускорить его побег. Он тут подробно излагает план побега. План, действительно, – Михайлов бросил взгляд на Желябова, – маньякальный. Нечаев хочет, чтобы из крепости его вывезли в виде законного наследника престола… Это, дескать, вкупе с подготовленным нами вооружённым восстанием, вызовет революцию.
– Говорю же, бред, – повторил Желябов:
– У нас теперь своих забот хватает! – живо поддержала его Перовская. – Надо новые квартиры подыскивать для динамитной мастерской и типографии. Надо паспорта менять. И всё – из-за предательства Гольденберга!
– А может, – задумчиво сказал Тихомиров, – лучше помочь бежать Гольденбергу? Пока он ещё не всех продал…
Желябов хмуро улыбнулся:
– Ну да. Вызволить его из камеры, а потом вывезти за город, к Финским скалам, – да и пристрелить!
Михайлов вздрогнул:
– Андрей! Ты шутишь?
– Отчасти… – туманно ответил Желябов и допил свой чай.
– Постойте! – вмешался Морозов. – У меня другое предложение. Гриша уже, видимо, выдал всех, кого мог. Сейчас вспоминает, кого он ещё не выдал. А вот Мирский… Мирский-то пока ещё молчит?
– Судя по сообщению Клеточникова, – молчит, – подтвердил Михайлов.
– Вот! – обрадовался Морозов. – Значит, ему и надо бежать!
Желябов удивлённо посмотрел на него.
– Тэ-эк-с… – сказал он. – Значит, давайте теперь спасать Мирского… Или, может, всё же на Нечаеве остановимся? А про главное дело забудем?
Морозов смутился:
– Ну, отчего же забудем… Главное дело – террористическая борьба.
– По методике Вильгельма Телля? – ядовито спросил Тихомиров. – Или Шарлотты Корде?..
Михайлов постучал ложечкой о стакан.
– Ну, будет вам. Главное наше дело – все знают об этом – казнь тирана.
– Во-от, – наставительно протянул Желябов. – А перед этим надо позаботиться о собственной безопасности, о наращивании производства динамита, о новых адресах и явках. А сколько у нас сейчас в Питере людей? Раз-два, и обчёлся! Чтобы Мирского из ДПЗ вытащить, человек пять потребуется. Минимум! И не на день-два – на несколько недель! Составить подробный план тюрьмы, установить, как сменяются караулы, кого из жандармов можно подкупить. Подготовить новую квартиру, а то и переправку Мирского за границу… Хлопотное это дело – побег из главной питерской тюрьмы! Её ведь не дураки строили пять лет назад, – Желябов повернулся к Морозову. – Вы, господин партизанский методист, в этой тюрьме тоже посидели. И как, по-вашему, можно устроить оттуда побег?
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
