Дети Ржавчины

Тырин Михаил Юрьевич

– Это все непостижимо, – проговорил я. – Идти к совершенству, жизнь за жизнью, чтобы хладнокровно выжигать целые цивилизации.

– Пустой разговор, – махнул рукой Директор. – Да и не собирается здесь никто ничего выжигать. Вообще-то, рассматривались разные варианты – лишить способности воспроизводства, сократить постепенно срок жизни. В любом случае, вопрос уже снят.

– Как снят?

– Решено не трогать людей. Дело в том, что социальная структура этого общества во время переселения будет разрушена. По сути, его развитие

здесь начнется с нуля. Поэтому мои коллеги решили не мешать людям идти своим путем.

– Ну вот… А вы еще утверждали, что одиночка не спасет мир.

– Это ты, что ли, – одиночка? Брось, твоя роль здесь невелика…

Я промолчал. Я знал, что Директор никогда не лжет.

– Вы не боитесь мне это говорить? По вашим меркам, я вроде как не дорос…

– Я не сказал ничего лишнего. Обо всем этом ты и сам подсознательно догадывался. И потом, для меня важно, чтобы ты ушел отсюда сознательно, не под моим принуждением. Хочешь уходить?

– Нет… Не знаю.

– Подумай, у нас есть несколько минут. Мое мнение – ты больше здесь не нужен.

– Нужен, – уверенно проговорил я.

– В любом случае тебе найдется хорошая замена.

– Замена? Уже интересно.

– Сейчас будет еще интереснее. Только постарайся держать свои эмоции в руках.

Я не понимал, что он имеет в виду. Тем временем мы вышли на поляну, где стояла плоская золотистая машина.

– Я хотел попрощаться, – угрюмо сказал я.

– Обязательно попрощаешься. Постой-ка здесь… – Директор неторопливо подошел к машине и помог выбраться из нее худенькой рыжей девчонке в джинсах и простой клетчатой рубашке с засученными рукавами. Она встала на траву, посмотрела на меня.

– Олег! Здравствуй…

Я точно знал, что не сплю. И мне пришлось поверить своим глазам.

– Надежда?!

Что еще оставалось делать? Мы подбежали, вцепились друг в друга, схватились за руки. Она была живой, настоящей. Я обернулся к Директору.

– Что это?.. Как? Я же сам видел!..

Он усмехнулся, прищурил глаза.

– Что ты видел, Олег? Что она закрыла глаза и перестала шевелиться? Биологическая смерть – постепенный процесс, и разве ты знаешь, за какой чертой он становится необратим? Наконец, не забывай разницу между Ведомством и районной реанимацией.

– Я не могу понять… Для чего вы это сделали?

– Неужели тебе больше не о чем сейчас подумать, Олег? – укоризненно проговорил Директор. – Девушка настоящая, не клон, не двойник – что еще нужно?

Я посмотрел Надежде в глаза. Она, без сомнений, была настоящая.

– Идем, – сказал я ей. Затем обернулся к шефу и уже на ходу бросил: – Я сейчас вернусь!

Я пошел, затем побежал, не выпуская ладошку девушки из своей. Вместе мы вышли на край обрыва.

– Подорожник! – крикнул я и замахал руками.

На мой крик обернулись, пожалуй, человек двести. Все они увидели нас. Все поняли. Кто-то побежал за погонщиком.

Надежда первая заметила, как он появился,

растолкав людей руками, остановился на мгновение – и помчался к нам, рискуя споткнуться и полететь кувырком. Она высвободила руку, спустилась с обрыва и тоже побежала навстречу ему. Я хотел быть сейчас рядом с ними, но почему-то не мог двинуться с места. Я просто стоял и смотрел, как они бегут друг к другу и все расступаются перед ними.

Чудо все-таки свершилось. Даже для меня это было чудом, а для погонщика и всех остальных – вдвойне. Я вспомнил, как Подорожник убеждал меня, что Надежда не может погибнуть. На то она и Надежда. Я пытался разубедить его, но именно он, а не я, оказался прав.

Директор неспешно вышел из-за деревьев и встал рядом. Некоторое время мы молча смотрели на погонщика и девушку, застывших в объятии посреди огромной людской массы. Люди обступили их, что-то кричали, смеялись.

– У них впереди еще много горя и много крови, – проговорил Директор. – Будут и дикие орды кочевников, и кровавые тираны, и жестокие войны. Говорят, человек рождается во грехе, ну а человечество – тем паче. Никому не удалось избежать этого, во всех уголках Вселенной человек разумный повторяет каждый свой шаг. Но это их путь, и они должны сполна испытать его. А тебе, Олег, здесь больше делать нечего. Эти люди обойдутся без тебя, они поймут, что им делать, они научатся жить. Пойдем, пока на нас не смотрят.

Я кивнул, но не тронулся с места. Я думал: «Неужели через сотни или тысячи лет здесь тоже поднимутся огромные города, пролягут дороги и люди станут совсем другими?»

Мы повернулись и уже сделали первый шаг, как вдруг меня остановил крик Подорожника.

– Олег! – Я быстро обернулся и увидел, что все смотрят на меня. – Олег, ты вернешься?

– Вернусь, – беззвучно прошептал я.

Я не лгал, я на самом деле собирался вернуться к ним. Мы наверняка встретимся. Пожалуй, это произойдет не здесь, а, может, за миллионы, миллиарды световых лет отсюда и в бог знает какие времена. У нас впереди вечность – еще будет случай встретиться.

И я буду ждать этой встречи – ждать каждый день. Пусть долго – меня это не смущает. Мне есть чем заняться во время ожидания. Буду тащить свой крест – ездить в экспедиции, ставить штамп «секретно» на папках с документами, трепаться в столовой с Петькой Алексеевым, пытаться понять, кто из моих женщин мне дороже. А потом выйду на пенсию, стану ходить по школам и, если разрешат, рассказывать, как в молодости случайно попал на другой край Галактики. И никто не удивится – я ведь из Ведомства.

По крайней мере, отныне я знаю, куда иду.

– Нам пора, – строго произнес Директор.

– Я вернусь! – крикнул я и помахал рукой. – Не забывайте меня. Мы встретимся через миллион лет или раньше!

Спустя секунду мы скрылись за деревьями. Уходя, я был уверен, что Подорожник и Надежда поверили мне. Ведь я никогда не лгал им.