Дети Ржавчины
Шрифт:
– Как же быть? – спросил я. Староста помолчал, думая о своем.
– И лошадь уже всю съели – ту, что вы привели. А твоя лошадь – она еще здорова?
– Думаю, здорова, – ответил я, догадавшись, куда клонится разговор.
– Припасов совсем не осталось, – продолжал жаловаться старик. – Ты со своей лошадью что хочешь делать?
– Ничего. Пусть постоит пока.
– Не знаю, чем будем кормить тебя, твою женщину и твою лошадь, – он наконец заговорил откровенно. Настало мое время задуматься.
– У меня есть еще немного клинков. Староста покачал головой.
– От них сейчас никакого
– У нас есть имена, – тихо сказал я, но старик не понял.
Он продолжал говорить. Тихо, монотонно – о бедности, о плохих временах, о бедах и болезнях, о необходимости пройти обряд наречения, о лучших временах, которые, быть может, настанут когда-нибудь потом, когда пройдут дожди… Я понял лишь одно – деревня не хочет больше нас кормить. Я уже давно был готов к этому. Обещания, данные погонщикам, потеряли всякую силу. Слишком давно это было…
Потом мы вяло простились, я вернулся в дом.
– Не зря ты хотела научиться драться, девочка, – с грустью проговорил я. – Похоже, нам скоро придется уехать.
– Когда? – она быстро обернулась. Ее глаза загорелись – словно две маленькие лампочки включились.
– Может, уже завтра. А скорее, через день.
Надежда только этого и ждала. Бедная девочка, она не знала, во что мог вылиться здесь даже самый короткий переезд. А впрочем, если бы и знала, вряд ли бы испугалась. Насколько я понял, она уже свое отбоялась.
Весь следующий день я занимался повозкой. Мне нужно было соорудить на ней навес из жердей и просмоленных тряпок, чтобы дождь не довел нас до помешательства в первый же день. Староста прекрасно понял, что я готовлюсь к отправке, и больше не лез с разговорами. К вечеру у меня получилось нечто вроде громоздкого балагана, уродливого, но непромокаемого.
Я не держал зла на крестьян, выгонявших нас навстречу неизвестности. Тем более, они относились к нам с сочувствием и дали немного припасов в дорогу. Их могло хватить на день-полтора.
Рано утром мы покинули деревню. На нас смотрели из темных окошек, мальчишки выбегали из-под навесов и мчались под дождем вперед лошади, скакали вокруг. Вскоре они отстали. Половинка железного гроба осталась лежать в доме, я не знал, что сделают с ней крестьяне. Мы еще не выехали за пределы деревни, когда Надежда, глядя, как я поправляю на поясе тесак, проговорила:
– Ты найдешь мне такой же?
– Подумаю, – буркнул я.
Думал я недолго – всего несколько минут.
– Возьми, – я протянул ей магнитную дубинку. – С этим управляться проще, чем с тесаком.
Она приняла мой подарок и внимательно рассмотрела со всех сторон.
– Знакомая вещица? – спросил я.
– Не знаю… – она чуть пожала плечами. – Это, кажется, какой-то датчик.
– Теперь это твое оружие. Датчик нам вряд ли пригодится.
Она попробовала, как прыгает туда-сюда железный шарик, повертела рукоятку в руке. Я решил, что она достаточно ловко сможет управляться с этой штукой.
Деревня быстро стала невидимой за пеленой дождя, и ничего не осталось в мире, кроме нас
Надежда свернулась клубочком позади меня, положив голову на скомканную мешковину, и неподвижно смотрела на дождь. Мне было жаль ее. Сам я мог перетерпеть и сырость, и холод, и опасности – что угодно. Но я не желал, чтобы и она прошла через все это. Я сам выбрал свою судьбу здесь, а за что страдает Надежда – неизвестно…
– Куда мы едем? – спросила она.
– Есть одно местечко, – ответил я.
Я хотя и не точно, но помнил, где находится приют старого лысого толкователя, и сейчас направлялся туда. Конечно, я не мог поручиться, что он пустит нас хоть на пару дней, но других подходящих убежищ я не знал. К тому же я собирался представить все так, будто приехал по делу. Я покажу ему Надежду – пусть-ка он истолкует ее второе рождение. Тем более, еще оставались деньги, и я мог расплатиться с ним и за услуги, и за кров.
– Я хочу на станцию, – без выражения проговорила Надежда. – Мне нужно видеть, что там сейчас.
Я догадался, что станция – это застава, где мы купили контейнер.
– Мы не сможем туда попасть, – ответил я, стараясь говорить мягко и убедительно. – В прошлый раз нас было четверо, и мы едва не погибли. Там сейчас настоящая война.
– Я все равно хочу.
Я молчал. Я бы тоже хотел взглянуть на те места, которые связывали меня и ее с прошлым. Но пойдет ли ей это на пользу? Не станет ли это очередным ударом – увидеть руины своей последней надежды.
– Там уже ничего нет, – тихо сказал я. – Там теперь все по-другому и живут совершенно другие люди.
– Что-то обязательно осталось, – возразила Надежда. – Там были толстые стены из железа. Я же осталась?..
– Когда-нибудь мы обязательно побываем там, – сказал я, желая успокоить девушку. – Но не сейчас.
Мы еще долго ехали под дождем, слушая шум воды, перестук камней под колесами, редкое фырканье нашей лошади. Бедное животное – вот уж кому сейчас действительно лихо!
– Станция… – проговорил я, будто бы сам себе. – Я провел там целую ночь, но так и не понял, что там было раньше, при тебе. Для чего существовало это место? Может, расскажешь?
– Может, расскажу, – ответила Надежда, – когда мы туда поедем.
Не было утра, не было дня или вечера – все тонуло в сером водопаде и шелесте дождевых капель. Ориентироваться во времени оставалось только по собственному желудку. И когда он дал знать, что время обеденное, в редких зарослях, что мокли в сотне метров от дороги, я заметил несколько ветхих просевших домиков.
Это была очередная заброшенная деревня. Я решил, что там мы сможем передохнуть и разделаться с частью наших скудных припасов. Заходить в дома, правда, не хотелось. Чужой дом – он и есть чужой дом, пусть даже брошенный. Но, к счастью, я сразу увидел большой навес с тремя стенами и относительно целой крышей. Там было почти сухо, а места оказалось столько, что я сразу загнал туда и нашу повозку – лошади тоже необходимо отдохнуть от воды.