Дети Ржавчины
Шрифт:
Надежда спрыгнула на пол, устланный перепревшей соломой.
– Здесь хорошо, – сказала она. – И нет никого. Вот только он… – она указала в другой конец двора.
Я подумал сначала, что девушка имеет в виду старого одинокого грача, который шевелил крыльями под козырьком крыши. Но, когда пригляделся, заметил, что в траве мокнут части человеческого скелета. Словно кто-то из хозяев деревни молча наблюдает за нами сквозь черные провалы глазниц. Я невольно стал разговаривать тише.
Я выложил несколько вареных картофелин, порезал
Дорога пробудила у Надежды аппетит. Но все равно она утолила голод раньше меня. Затем встала, неспешно прошлась от стены к стене, в очередной раз осматривая наше убежище.
– Даже не хочется отсюда уходить, снова под дождь, – вздохнула она.
– Дождь рано или поздно пройдет.
– Пройдет… – она едва заметно кивнула. – А что толку? – прибавила она очень тихо.
Сколько грусти было в этих простых словах. Она права: дождь пройдет – но мир останется для нее таким же враждебным и чужим. И лишь один путь у этого бесконечно одинокого человека – привыкнуть, смириться, похоронить себя заживо среди равнодушных, занятых своими делами людей.
Надежда сняла с пояса магнитную дубинку. У нее был замечательный пояс с множеством петель, защелок, карманчиков и сумочек. Все это предназначалось скорее всего для каких-то инструментов, а не для оружия, но мой подарок нашел там себе место. Она повернула кольцо – шарик завис в воздухе. Быстрый взмах – и трухлявый чурбачок, лежащий неподалеку, разлетелся в щепки.
Я заметил, сколько стремительности и агрессии вместилось в это несложное движение. Надежда не развлекалась – она давала выход чувствам. Она била эту несчастную деревяшку с такой злостью и отчаянием, словно плакала навзрыд.
И вдруг она подскочила ко мне, отведя руку с дубинкой назад.
– Будешь защищаться?
Шутки шутками, а глаза ее не улыбались.
– Буду! – ответил я, откладывая недоеденную половинку огурца.
Первый удар я поймал плоскостью тесака. От второго, третьего увернулся. И слегка толкнул Надежду рукояткой в спину – чтоб не зарывалась. Но ей это лишь прибавило азарта. Она, наверно, жалела, что нельзя врезать мне по-настоящему, и тем не менее на мне упражняться было интереснее, чем на безответной деревяшке.
Она в очередной раз замахнулась, и я, не успевая подставить тесак, шарахнулся в сторону.
– Страшно? – прошептала она.
– Ни чуточки, – улыбнулся я.
Мы прыгали, отскакивали, радовались в моменты удачи – играли, как дети. Надежда смеялась, когда ей удавалось достать меня шариком, а я, видя, как ей это нравится, специально поддавался – пусть смеется, пусть будет веселой и живой, пусть такой и остается. В этот момент я понял – вот настоящее лицо моей попутчицы. Она в самом деле ребенок, на которого судьба не в добрый час примерила взрослую маску. Может – сейчас, а скорее, это произошло раньше,
И вдруг она резко остановилась, отключила дубинку.
– Почему ты так странно зовешь меня? – спросила девушка. – Ведь нет такого имени – Надежда, это просто слово.
Я запнулся. Не знал, что придется объяснять ей что-то на этот счет.
– Потому… Потому что ты и есть Надежда. Ты – моя надежда. Пока не знаю, на что… На лучшее.
– Почему?
– Разве это надо объяснять? Ты – единственный человек во всем мире, с которым мне есть о чем поговорить или вспомнить. Ты – единственная, кто способен помочь мне понять, узнать, увидеть что-то. Может, даже изменить.
– Зачем тебе это? Зачем понимать, менять?.. Я вдохнул полную грудь воздуха, чтобы начать объяснения – те самые, что тысячу раз проводил сам с собой. Но не сказал ни слова, лишь покачал головой.
– Не хочешь быть Надеждой. Как же мне тебя называть?
– Никак. Зови Надеждой, если нравится.
– А тебе самой нравится?
Она пожала плечами. Потом вдруг повернулась и смело посмотрела мне в глаза.
– Нравится.
Я с облегчением улыбнулся.
– Ты будешь здесь первой женщиной-надеждой.
– Здесь? А где еще?
Я пожал плечами. Но она уже заинтересовалась.
– Где еще есть женщина-надежда?
– Есть. То есть была, – ответил я. – У меня была женщина по имени Надежда. Я очень любил ее.
– А сейчас?
– Она погибла. И мне очень долго пришлось жить без надежды. Наверно, ты можешь понять, как это тяжело.
– Почему она погибла? Аэроиды?
– Нет, они здесь ни при чем. Если интересно, могу рассказать, – я сел на соломенный пол, воткнул рядом тесак.
– Интересно, – она тоже присела рядом на корточки.
– В общем, ничего особенного. У нас в городе был праздник. И там летали вертолеты…
– Что?
– Вертолеты – летательные аппараты. Они летают помедленнее истребителей, но зато могут зависать в воздухе.
– Истребители тоже могут.
– Я не знал этого.
– И что произошло, она разбилась?
– Нет… Я отошел за мороженым… это такое сладкое лакомство. А тем временем две машины в воздухе сцепились лопастями. Обломки полетели в толпу. Я услышал шум, побежал. Вернулся – а там крик, огонь, кровь…
Я замолчал, вспоминая, как метался среди дымящихся кусков вертолета, кричащих покалеченных людей и никак не выпускал из рук мороженого. Я думал, что сейчас найду живую и невредимую Надежду, и мы с ней отойдем подальше от этого кошмарного места. Но Надежду нашли другие, и уже мертвую. Мороженое я выбросил…
– Там были очень хорошие пилоты, – проговорил я. – Они смогли сделать так, чтобы машины упали не в самую гущу людей, а чуть в стороне. Но и моя Надежда стояла в стороне… Всего два человека погибли – она и какой-то мальчик.