Дети Смерти
Шрифт:
— Брось, все будет хорошо…
(«…Но только не для тебя, Биг».)
Зачем ему этот уродец? Увязался на его голову…
«Нет, ты сам взял его».
«Зачем?»
Нужно лишь выбрать благоприятное направление ветра, ведь так, Праон? И ты почувствовал, что Бигги — это знак. Пока он рядом — ветер попутный. В таких делах главное — почувствовать. Любая случайная встреча не случайна. («Любая ли? Об этом следует поразмыслить».)
«Вот почему Бигги здесь и…»
Задумавшись, Праон не заметил метнувшееся откуда-то сверху блестящее,
Малыш вскрикнул.
«…и умрет лишь тогда, когда…»
Нельзя сомневаться, Праон.
Боль.
(Укус флаиссы смертелен.)
Боль пожирала его. Проснувшись где-то в измученных длительным переходом ступнях («причем тут переход? Это — хисса. Хисса!»), она скользнула к пустому и оттого еще более чувствительному к боли желудку, оттуда перебралась в измученное сердце и, наконец, изо всех сил заколотила в висках, отчего доселе яркое небо потемнело, и Таир, как помешанный, заплясал в облаках.
— Тсс! — сказал невыносимой боли Малыш.
— На место! — прикрикнул он на разрезвившийся Таир, как хороший хозяин прикрикивает на молодого, не в меру игривого хиссуна.
— Тихо! — приказал он выпрыгивающему из груди сердцу.
Маленьким людям не следует ходить в большой Магр. Это говорил еще Старик. Это повторял Дэн. Это Бигги знал и сам.
— Эй, очнись! — кто-то («Пра?») теребил его за плечо.
— Я умираю, — хотел сказать Бигги, но язык не слушался.
— Терпи, — сказал Пра, — тебе еще рано уми…
«…рать», — эхом отдалось в голове Малыша. Он старался не шевелиться (укус флаиссы смертелен). Но, странное дело — боль отступала. Небо над головой снова стало голубым, а блистательный Таир из кривляки-паяца обратился в небесного странника, чей путь не подчинялся ни воле людей, ни магов, ни богов. Вот он сделал еще один неприметный глазу шаг, и на распластанного на траве маленького уродца легла спасительная тень.
Боль ушла.
Подул прохладный, освежающий ветерок, встрепенувший траву и заставивший ее ласково коснуться щек, подбородка лежащего. Одна травинка пренагло забралась в его уродливый, будто переломленный надвое нос.
Бигги чихнул.
И застыл, ожидая новой волны туманящей разум и смывающей человеческие чувства боли. Он ждал ее. Он молил, чтобы ожидание не затянулось. Пускай приходит. Пускай разорвет его тело в клочья. Пра сказал, что оно должно жить. Малыш знал, что оно не может не умереть.
Укус флаиссы смертелен.
Тем более флаиссы Магра.
Нелепая случайность («неосторожность, Биг»). Насмешка. Нелепость («ерунда, Биг, это — судьба»). Но — именно сейчас! Когда цель так близка! Когда вот он, Дэн, здесь, рядом, в двух шагах. Когда врагов Дэна, и его, Бигги, и Пра, осталось так мало! Когда путь в Магр им закрыт землетрясением. Когда они заперты в пещерах, и лишь воля преследователей позволила бы им выбраться оттуда. Его, Бигги, воля.
И вот ее нет.
Один укус стрелоподобного существа, и человек обратился в прах. Странно, что он все еще жив. «Что ж, это ненадолго», — решил Бигги.
И снова чихнул. И снова с опаской взглянул на безоблачное небо. Оно не почернело. Мудрый Таир спокойно изливал
Боль не возвращалась.
— Ну, ты жив, как я погляжу, — услышал Бигги знакомый голос, — и, похоже, не слишком этому рад.
— Хм, — Бигги прикрыл воспаленные глаза.
— Ладно, не притворяйся. Достаточно взглянуть на твое лицо. На нем все написано. — Бигги услышал, как под ногами Пра захрустели мелкие камушки, и скорее догадался, чем почувствовал, что его спутник склонился над ним. — Фи, какая недовольная физиономия! Ну еще бы! Унра обманула тебя. Все вы такие. Говорите о жизни, а цепляетесь за смерть, — Пра наклонился еще ниже, и маленький уродец ощутил его дыхание на своей щеке.
Так дышал сам ветер.
— Бледен, но на умирающего не похож, — констатировал Пра. — Ты не хочешь взглянуть на того, кто сохранил твою жизнь? — («Вот она — случайность!» Но он почему-то сразу понял: для Малыша это слишком обычная смерть. А может быть, кто-то хотел уберечь Бигги от чего-то куда более худшего? И не только его? Другого смысла Праон в этой несостоявшейся смерти не видел. «Нет, — решил Пра, — Бигги — мой щит, и он будет жить. До поры до времени…») Праон усмехнулся: — Ну нет, так нет. Я не обидчив. Некоторые читают по глазам, мне же достаточно твоего носа. Он весьма разговорчив, твой нос, ты знаешь об этом?
— Я знаю носы и похуже, — проворчал Бигги, вспоминая таверну Носатого Игла. И хотя он не был большим любителем харуты, сглотнул слюну: обжечь внутренности было бы в самый раз.
Бигги приоткрыл глаз. Потом второй, и обнаружил, что Пра сидит рядом. Что на нем все та же, с чужого плеча, унритская куртка; что горы истекают потом, а высокое небо — ослепительными лучами Таира. На носу Пра, словно драгоценное украшение, висела сверкающая капля. Мир не изменился. Укушенный хиссой не умер. Все начиналось сначала.
— Стряхни, — хмуро сказал Бигги.
— Что? — не понял Пра.
Малыш не ответил. Он наблюдал, как, оторвавшись от приютившего ее носа, капля плюхнулась на замызганный рукав.
— Уже не надо, — сказал он.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В ЛОВУШКЕ
Дальше предстояло ползти на четвереньках. Рассмотрев открывшуюся перед ними хриссову нору, Дэн невольно оглянулся и уставился на Кера. Так и есть. Длинноволосый «капюшон» был бледен (даже яркие отблески факелов на его лице не могли укрыть смертельной бледности). Губы Кера беспрестанно шевелились. И хотя ни одного звука не слетало с его языка, унрит отчетливо расслышал, казалось, вырвавшееся из самых потаенных глубин:
— Хриссы. О, Великие боги, храни меня от…
«Э… да за ним нужен глаз да глаз», — подумал унрит и улыбнулся: чего-чего, а «глаз» здесь хватало.
— С мечами да с факелами не очень-то полазаешь. Хорошо еще арбалеты оставили в пещере, — проворчал Дэн, отвернувшись от бледного как смерть «капюшона» и вновь заглянув в заляпанный маслянистой жидкостью проход. — Ну-ка, поглядим, что это такое.
— Подержи, — он сунул факел Ирду.
Вытащив из-за пояса меч, он наполовину влез в проход и ткнул мечом в ближайшую из маслянистых лужиц.