Дети страха и другие ужасные истории

Усачева Елена

Нинка тянула одеяло на голову, затыкала уши. Вадим не останавливался. Он продолжал говорить, и, в конце концов, его слова проникали в Нинку. Про смерть. Что она живет в каждом доме. И что если прислушаться, то почувствуешь – она рядом. Скрипнул паркет. Это добрая подружка Смерть идет по коридору. Шаркают тапки, вздыхает старый линолеум под ногой. Старуха заглядывает тебе в лицо красными глазами, улыбается. И всегда поет песенку. Тихую ласковую песенку.

«Тили-тили-тили-бом…»

Нинка закутывалась в кокон одеяла, упирала лицо в подушку. Если не видеть, то ничего нет. Если не слышать, то пройдет мимо. Поначалу помогало, а потом перестало помогать. Потому что ужасы больше не уходили, они все остались в

Нинке. Собрались и стояли под окном или около кровати. А на горизонте был лес. Он ждал. Его не было видно из окон городской квартиры, но где-то же он был. Оттуда когда-нибудь за ней должен был прийти серенький волчок и увести в свое царство. Туда, где ее ждало главное Чудовище. У него было склизкое тело, редкие белые волосики, всю голову занимал один огромный рот. Каждую ночь ему надо было есть. Страх, отчаяние, слезы. А когда этого не доставало, то нужны были дети. И для этого волчок отправлялся в город. Тихий, серенький, незаметный, с большими грустными глазами, ушки домиком, над бровками собрались складочки. «Что, разве вы не пойдете со мной? Конечно, пойдете. Я ведь вам песенку спаю. А пойдем мы по мягкой листве, по шуршащей траве, по веселому солнышку». И поведет по ухабам и колючкам, через кусты и елки. А ты даже и глаз не откроешь. Так в пасть и провалишься.

В отместку этим историям Нинка придумала человека с черным взглядом. Он должен был приходить и забирать братьев. Всех. Красть их. Если волчок стоял под дверью и ждал, то и братьев кто-то должен был ждать. Волчок с ними уже не справился бы – большие. А человек в черной шляпе с черным взглядом и зелеными кишками – в самый раз. От одной его улыбки все должны были каменеть. Но если волчок приходит с доброй ласковой песенкой, то человек будет появляться бесшумно. В тишине самый страх. И даже следов не будет оставлять. Как пришел – никто не заметил. Только видно, что ушел. Ушел и увел. Навсегда. Куда – это Нинку не волновало. Главное, что становилось спокойней и на одного мучителя меньше.

Так и происходило. Братья исчезали один за другим. Сначала Витек, через год Валерка. Настала очередь Вадима. Он не хотел. Он пытался спрятаться. Что-то требовал от матери, грозил сбежать. Нинке тогда приходилось особенно тяжело. Вадим стал съедать всю еду, не оставляя ничего Нинке, выключать свет в туалете, закрывать замки в дверях так, что Нинка не могла войти. И тогда она сказала, что он все равно обречен. За ним уже вышел человек в черной шляпе. Вадим рассмеялся, прожег на ее новых джинсах сигаретой дыру и пообещал отправить этого монстра к Нинке. Это было вранье, потому что человек в черной шляпе приходил только за мальчиками. За злыми плохими мальчиками, которые обижали Нинку. Нинка, наконец-то, осталась одна.

Это был кайф. Первое время Нинка не знала, что с собой делать, как использовать свалившуюся свободу. А потом заметила, что как прежде накручивает одеяло вокруг себя, когда ложится спать, кладет голову на подушку так, чтобы плотнее прижималось ухо. И еще она стала прислушиваться. Прислушиваться и слышать. Как кто-то ходит по коридору, протаскивая старые тапки по паркету, как ведет рукой по шершавым обоям, как вздыхает прямо за дверь.

«Тили-тили-тили-бом…»

Она не могла вспомнить, откуда была эта страшная псенка, но от первого звука голову накрывало ватным одеялом ужаса. Перед глазами все начинало полыхать и взрываться. Кто-то кричал, падал и уже больше не вставал.

И вот тогда она увидела следы. Два следа от ботинок. Они были четко под их окном. Кто-то здесь стоял, смотрел на окна ее комнаты и ждал. Он не пришел, не ушел – другие следы не остались. Он был. Человек в черной шляпе и с черным взглядом. Появился на своем месте в ожидании новой жертвы. От него нельзя было ни убежать, ни спрятаться. Вадька пробовал – у него не получилось. Нинке оставалось либо подчиниться, либо

победить. Она решила победить.

Вышла красивая могила для ее кошмара. Теперь он отлипнет от Нинки. Потому что это раньше она была плохая, обманывала и устраивала злые розыгрыши. Ей было скучно, и людей она считала глупыми. А теперь стала хорошей. Настоящей. Вот прямо с этой минуты. И ничего плохого больше к ней не привяжется. Ничего плохого больше с ней не случится. Никогда.

Подбирая простыню, она пошла к кустам с лазом. Надо было, конечно, кругом идти. Но слишком долгое утро выключило логику. Вот ее и поймали. Около клуба. Сутулый старший вожатый.

– Чего происходит? – накинулся он.

– Чего? – Нинка резко пожалела, что не пошла кругом. Еще простыня эта в руках мешалась.

– Это была твоя идея?

– Какая идея?

Старший округлил глаза. Это у него хорошо получалось – то ничего-ничего, а то вдруг раз – и глаза в пол-лица, еще и резко наклоняется, чтобы от твоего мира только эти глаза остались.

– Башки нет? – заорали эти глаза. – Она сидит в кабинете, икает от ужаса! Рассказывает, что ты ее закопать хотела.

Во кудрявая дает! Уже заикала. А уходила с песнями, венок плела. Чего это ее вдруг так перевернуло? А! Лана. Добрая Лана объяснила кудрявой, что произошло. Взрослые всегда отличались повышенной сообразительностью.

– Я тут при чем? – Нинка подпустила в голос обиду. – Я пришла, смотрю, копаются. Думала, грибы ищут.

Сутулый старший задумался.

– А простыня откуда?

– Они у меня ее стащили. Этот, который из первого. Отомстить хотел. Спать-то мне теперь на чем?

Сутулый старший не ответил. На лице у него нарисовались все скорби мира. Утро только, а он выглядел жутко уставшим. Как будто перед этим всю ночь бандитов искал. Кожа на лице собралась складками и обвисла.

– Сережа сказал, что это была твоя идея. – Старший смотрел вдаль. – Таня подтвердила.

– Ничего больше Сережа не сказал? – с тихой злобой спросила Нинка. Сережа, это, вероятно, Тинтин. – Или, может, припомнил, что я летаю на метле и вызываю духов? – Нинка раздраженно скомкала простыню. – Он три дня про меня муру всякую несет. У кого угодно спросите.

Сутулый старший еще больше ссутулился.

– Что ж вы все кривые-то такие… – пробормотал он. – Иди в палату. – Он осмотрел Нинку. – А простыню выброси. Скажешь кастелянше, что я велел новую дать.

Нинка усмехнулась. Но только в душе'. Это была почти победа. Тинтин сам несколько дней нарывался.

Прошла несколько шагов и почувствовала, что радость улетучилась. Опять стало тяжело. Бросила простыню. Но рукам легче не стало. Они наливались свинцовой неподъемностью, тянули плечи, выгибали шею. Нинка чувствовала, как будто вернулась в старую страшную сказку. Никого из братьев давно нет, никто больше не устраивает засады, не выливает чай ей в постель, не закапывает в песочнице, почему же она до сих пор живет с ожиданием подвоха, что все это еще вернется? Почему человек с черным взглядом приходит?

Весь лагерь был на речке. В корпусе нянечка водила шваброй по скрипучему полу. Это была молодая тетка-хохотушка, постоянно кокетничающая с Максимом. Работала она сейчас у палат первого отряда. Нинка прошла к себе незамеченной, села на кровать и стала смотреть на руки.

Шварк, шварк. Скрип.

Шаг тяжелый, с пришаркиванием, подволакиванием тапок. Такой шаг не мог быть у молодой. Он мог быть только у старой. Из тех, что торопятся, но быстрее не могут.

Не дожидаясь, пока страшная старуха дойдет до ее палаты, Нинка сорвалась с места, руками врезалась в раму двери своей палаты, прошмыгнула через холл – только не смотреть, только не смотреть – налетела на дверь корпуса. Она не открывалась. Нинка билась в нее телом, слыша за спиной шварканье и скрип. Старуха приближалась. Старуха Смерть нашла ее.