Дети страха и другие ужасные истории
Шрифт:
Шутники убегали. Нинка смотрела им вслед и думала, что лоханувшиеся один раз обычно не возвращаются. И сам Тинтин не появится. Так и было.
И вот когда она уже решила, что прошедшие двое суток – это хороший срок для того, чтобы начать мстить, перед ней вновь нарисовался Пося. В четвертый раз за последние дни. И заговорил.
Это было явное нарушение традиции. Тогда бы уже до седьмого явления дотянул. Или до шестьсот шестьдесят шестого. Нет, заговорил он на четвертый. Как раз перед обедом.
– А ты, правда, можешь убить? –
– Одной левой, – заверила Нинка.
Пося сопел. Можно было, конечно, ему помочь, подогнать вопросами, но это было скучно. Пускай сам справляется.
– Не, проклятьем. – Мелкий был невероятно серьезен.
– Плюну на след, человек замертво падает, – в тон отозвалась Нинка. Пришлось наклониться, чтобы глазами быть с ним на одном уровне.
– Дорого?
Нинка покосилась на его кулачки и на оттопыренные карманы шорт. Он всю мелочь туда запихнул? Или крупными купюрами пробавляется? Начало смены, деньги еще есть. Тратить их здесь не на что.
– Смотря что делать надо.
Нинке хотелось смеяться, но Пося был чересчур серьезным. Этот мог и обидеться. Потом пойдет к кому-то другому смерть заказывать уже на Нинку. Нет, этот спектакль надо было досмотреть до конца.
Пося привстал на цыпочки, дотягиваясь до Нинкиного уха.
– Танька конфеты у пацанов ест, а потом все на меня сваливает. Я ей муравьев в кровать, а она драться. И опять конфеты стащила. Прямо весь пакет. Пацаны ей кровать «заминировали», она свалилась и на меня показала. А я и не был тогда в палате. Теперь требует, чтобы я еще конфет раздобыл. Где же я их здесь возьму? Родители только через неделю приедут.
– Так, может, до родителей дотянуть? – нашла компромисс Нинка. – Дешевле будет.
– Она дерется, выкидывает мои вещи в девчачий туалет и вожатым постоянно на меня жалуется. Они заставляют меня с подушкой в коридоре стоять.
Глаза Поси завлажнились.
– Зачем с подушкой? – прокололась на вопросе Нинка. Эх, сама любит так строить предложения, чтобы вопросы задавали, а тут на недосказе поймалась.
– Нас Лана так наказывает. Если кто-то разговаривает в тихий час, она его в коридор выгоняет в трусах и заставляет подушку с собой брать. Ее если на вытянутых руках держать, то быстро тяжело становится. Я уже, знаешь, какую мускулатуру накачал?
Пося показал свою руку. Мускулатура особенно не просматривалась. Глаза были убедительнее руки. В них вовсю поселился трагизм, но все же еще были пути отступления. Всегда можно лечь спать и забыть о печалях.
– Ну а ты ее ударь, – предложила Нинка. Выход был совершенно очевиден.
– Она орет тогда.
Аргумент.
– Так убивать будем, она тоже орать станет.
– А мы ее сразу похороним. Мертвые же не орут. Сама предлагала – убить и похоронить.
Нинка выпрямилась. Пося как-то сразу с нее соскользнул. Кулачки разжал. Не было там никаких денег.
– Давай
– Так она же вырываться будет, – засомневался Пося.
Здесь было множество вариантов – связать, оглушить, напоить снотворным. А можно было и так, без насилия.
– Не будет, – пообещала Нинка. – Когда хочешь?
На круглом лице Поси расцвела радость. Так бывает с одуванчиком. Вот цветок закрыт, плотно сжат зелеными листиками, а через мгновение распахнулся, выпуская желтенькую серединку.
– Давай завтра, – решился Пося.
Нинка посмотрела по сторонам. Сегодняшний день был ничем не хуже завтрашнего. Светило солнце. Скоро обед. Мороженое опять же.
– День жизни – это щедро, – согласилась Нинка. – Продержишься?
– Я у вожатых шоколадку стащил и Таньке отдал. Она станет есть в тихий час, Лана увидит и убьет ее.
Нинка усмехнулась. Она отлично знала, что если тут и будут кого убивать, то несчастного Посю. Причем самыми извращенными способами. Если уж тебя травят и ты побежал, то вырваться очень тяжело. Теперь главное – не дергаться. Иногда сама судьба все решает за тебя.
Глава 3
Гроб и похоронная музыка
Решать судьба все стала намного раньше, чем этого ожидала Нинка. Обед, мороженое, тихий час. Нинка лежала на своей кровати и смотрела, как по потолку плавают тени, как проскакивают солнечные зайчики, если лежащие около окна неожиданно подставляли под солнечные лучи что-то блестящее – заколку, зеркальце, обложку книжки или тетрадки. С недавних пор вокруг Нинки образовалась километровая зона отчуждения. Больше никто не говорил про поющих Анжел, не обсуждал парней, не говорил о своем прошлом. Нинку записали в сумасшедшую, в чудачку, в чокнутую, от которой еще и заразиться можно. Это было неплохо. Зато никто больше не лез с дружбой.
О том, что сейчас что-то произойдет, сказали тени. Они сдвинулись в сторону двери. И там, за этой дверью, кто-то показался. Хохолок торчал. Сколько дней-то прошло? Два, три? Вот неуемный. Тихий час. Сейчас вожатые по шее дадут.
Хотелось засмеяться и, чтобы не выдать себя, Нинка закрыла глаза. Улыбнулась. Вот с улыбкой она ничего сделать не могла. Губы сами растягивались, помимо ее воли.
Щелкнула, открываясь, дверь. Девчонки тут же заголосили, стали тянуть одеяла и простынки на себя, прятать голые плечи и спины.
– Иди отсюда, иди!
– Проваливай!
– Куда?
– Дверь!
Кто-то даже взвизгнул, пытаясь справиться со сползшими покровами и прикрыть неодетость. Но Тинтин не ушел.
– Катьку позовите!
Нинка повернулась лицом в подушку. Это было невыносимо весело.
– Какую? – Голос красотки, нотки гордости проскакивают. – Я Катя.
– Нет, вот ну, черненькую.
– Это Лиза. – В голосе красотки появилась обида.
– Я? – Скрипнула кровать рядом.
– Да вон ту. Эй!