Дети судьбы
Шрифт:
— Вы в порядке? — спросил пилот.
— Кажется, да, — ответил Нат, обнаружив, что он лежит поперёк тела какого-то рядового солдата.
— Типично для войны: не знаешь, мёртвый он или живой. Ну, если повезёт и Бог пошлёт хвостовой ветер, мы вернёмся как раз к завтраку.
Нат взглянул на труп лежащего под ним солдата, который всего минуту назад стоял с ним рядом. Его семья теперь сможет его по-человечески похоронить, вместо того чтобы получить известие, что он был беспощадно убит в беспощадной стране.
— Чёрт побери! — вдруг выругался
— Что случилось?
— Мы быстро теряем топливо: подлюги прострелили мой бензобак.
— Я думал, у этого вертолёта — два бензобака, — сказал Нат.
— Да. А на каком бензобаке, по-вашему, я летел с базы? — спросил пилот.
Пилот постучал пальцем по бензиномеру, затем проверил свой прибор для измерения пролёта. Мигающий красный огонёк показывал, что меньше, чем через тридцать миль, вертолёт будет вынужден сесть. Он обернулся к Нату, который всё ещё лежал на трупе.
— Придётся искать, где можно приземлиться.
Нат взглянул на открытую дверь, но увидел внизу только бесконечные густые джунгли. Пилот погасил все огни, ища свободное место среди деревьев, и Нат почувствовал, что вертолёт весь дрожит.
— Снижаемся, — сказал пилот так же спокойно, как и во время всей операции. — Пожалуй, завтрак придётся отложить.
— Вон там, справа, — закричал Нат, увидев прогалину в лесу.
— Вижу, — ответил пилот, пытаясь направить вертолёт на прогалину, но трёхтонный левиафан плохо слушался управления. — Садимся, хотим мы того или нет.
Нат подумал о своей матери и выругал себя за то, что не ответил на её последнее письмо, а затем о своём отце, который, он знал, будет им гордиться; он подумал о Томе и о его триумфе — избрании в студенческий совет Йельского университета (может быть, со временем он станет его председателем?). И о Ребекке, которую всё ещё любил и, наверно, всегда будет любить; он вдруг почувствовал, как он ещё молод: в конце концов, ему всего девятнадцать лет. Позднее он узнал, что пилот этого вертолёта был всего на год старше его.
Когда лопасти вертолёта перестали вращаться и вертолёт начал падать прямо на деревья, штаб-сержант сказал:
— На случай, если мы больше не увидимся, сэр, меня зовут Спек Форман; для меня было честью познакомиться с вами.
Они пожали друг другу руки, как теннисисты по окончании сета.
Флетчер взглянул на фотографию Ната на первой странице газеты «Нью-Йорк Таймс» под заголовком «Американский герой». Это был человек, который записался в армию, как только получил повестку, хотя у него было по крайней мере три причины просить отсрочку. Он был повышен до чина лейтенанта и стал офицером в отделе снабжения, но принял командование операцией по спасению окружённого подразделения на северовьетнамской стороне реки Дьинь. Никто, кажется, не мог объяснить, почему офицер из отдела снабжения оказался в вертолёте во время операции на линии фронта.
Флетчер знал, что всю свою жизнь он будет думать, какое решение он принял бы, если бы получил призывную повестку;
— Если бы это произошло за неделю до голосования, ты бы побил Тома Рассела: всё это — вопрос выбора времени, — сказал он.
— Нет, не побил бы, — ответил Флетчер.
— Почему?
— Это-то — самое невероятное, — ответил Флетчер. — Оказывается, Том Рассел — лучший друг этого самого Картрайта.
Эскадрилья из одиннадцати вертолётов несколько раз вылетала на поиски пропавших солдат, но через неделю они обнаружили только остатки вертолёта, который, похоже, взорвался в тот момент, когда опустился на деревья. Были обнаружены три трупа, в том числе труп лейтенанта авиации Карла Моулда, но тщательные поиски вокруг этого места не обнаружили следов лейтенанта Картрайта или штаб-сержанта Спека Формана.
Генри Киссинджер, советник президента по национальной безопасности, обратился к американцам с призывом оплакать и почтить людей, которые были примером мужества для каждого солдата на фронте.
— Он не должен был сказать «оплакать», — заметил Флетчер.
— Почему? — спросил Джимми.
— Потому что Картрайт всё ещё жив.
— Почему ты так в этом уверен?
— Не знаю, почему, — ответил Флетчер, — но говорю тебе: он всё ещё жив.
Нат не помнил, как его выбросило из вертолёта. Когда он в конце концов очнулся, лицо обжигало слепящее солнце. Он лежал, размышляя, где он, пока память не вернулась к недавним драматическим событиям.
Несколько мгновений человек, который даже не был уверен в существовании Бога, молился. Потом он поднял правую руку. Она поднялась, как положено руке, и тогда он пошевелил всеми пятью пальцами. Он опустил правую руку и поднял левую. Она тоже повиновалась приказанию его мозга, и он опять пошевелил пальцами. Он опустил левую руку и подождал. Он поднял правую ногу и пошевелил её пальцами. Затем он поднял другую ногу и тут — почувствовал боль.
Он повертел головой и положил обе ладони на землю. Затем снова помолился и попытался приподняться на ладонях. Подождав несколько мгновений в надежде, что деревья перестанут вращаться, он попытался встать. Встав на ноги, он поставил одну ногу перед другой, как сделал бы ребёнок, и, поняв, что не падает, подвинул другую ногу в том же направлении. Да, да, да, благодарю тебя, да — и тут он снова почувствовал боль, как будто проходило воздействие наркоза.
Он опустился на колени и ощупал икру своей левой ноги, где пуля пронзила её навылет. По ране ползали муравьи, словно не понимая, что этот человек всё ещё жив. Нат постепенно удалил их по одному и затем перевязал ногу рукавом рубашки. Он поднял голову и увидел, что солнце исчезает за холмами. У него оставалось совсем мало времени, чтобы выяснить, остался ли в живых кто-нибудь из вертолёта.