Дети судьбы
Шрифт:
— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Джимми.
Джоанна повернулась и посмотрела на человека, который принёс ей за последний год больше счастья, чем она могла желать.
— Если ты задашь мне тот же вопрос, когда окончишь университет, салага-первокурсник, я отвечу: «да», но теперь мой ответ всё ещё «нет».
— Но почему? Что изменится через год или два?
— Ты будешь старше и, возможно, чуть-чуть умнее, — с улыбкой ответила Джоанна. — Мне двадцать пять, а тебе ещё нет двадцати.
—
— Разница такая, что ты, возможно, не будешь чувствовать то же самое, когда мне будет пятьдесят, а тебе — сорок пять.
— Ты всё путаешь, — сказал Джимми. — В пятьдесят ты будешь в самом расцвете, а я буду потасканный старый хрен. Так что лучше хватай меня, пока я ещё на что-то способен.
Джоанна засмеялась.
— Не забудь, салага: то, что мы испытали за последние недели, может повлиять на твоё суждение.
— Нет, я думаю, что этот опыт только укрепил наши чувства.
— Возможно, — сказала Джоанна. — Но в долгосрочной перспективе никогда нельзя принимать необратимых решений в результате хороших или плохих новостей, потому что, возможно, один из нас вовсе не будет чувствовать то, что он чувствует теперь.
— Ты сейчас чувствуешь иначе? — тихо спросил Джимми.
— Нет, — твёрдо ответила Джоанна. — Но мои родители женаты почти тридцать лет, а мои дедушка и бабушка недавно отпраздновали свою золотую свадьбу, так что я хочу выйти замуж на всю жизнь.
— Это — лишняя причина пожениться как можно скорее, — сказал Джимми. — Ведь мне и так нужно будет дожить до семидесяти лет, если мы хотим отпраздновать нашу золотую свадьбу.
— Бьюсь об заклад, — засмеялась она, — что твой друг Флетчер со мной согласился бы.
— Возможно, ты права, но ты выходишь замуж не за Флетчера. Во всяком случае, я уверен, что он и моя сестра будут вместе по крайней мере лет пятьдесят.
— Салага, я не могла бы любить тебя больше, даже если бы хотела, но помни, что будущей осенью я буду в Колумбийском университете, а ты всё ещё останешься в Йеле.
— Но ты можешь передумать и не идти работать в Колумбийский университет.
— Нет; комиссия по вопросам морали отменила своё решение только под влиянием общественного мнения. Если бы ты видел, какой у них был вид, когда они отменяли своё решение, ты бы понял, что они ждут не дождутся, чтобы меня тут не было. Мы доказали свою правоту, салага, так что, по-моему, для всех будет лучше, если я уйду.
— Не для всех, — ответил Джимми.
— Потому что если я не буду мозолить им глаза, им будет легче изменить правила, — сказала Джоанна, не ответив на его замечание. — Лет через двадцать студенты даже не поверят, что такое нелепое правило могло существовать.
— Значит, мне придётся купить сезонный билет в Нью-Йорк, потому что я не собираюсь выпускать тебя из виду.
— Я буду встречать тебя на вокзале, салага, но пока меня здесь не будет, я надеюсь,
— Чёрт! — воскликнул Джимми, выпрыгивая из кровати. — Можно мне первым пойти под душ? У меня в девять часов — лекция, а я даже не знаю, на какую тему.
— «Наполеон и его влияние на американскую юриспруденцию», — сказала Джоанна.
— Мне кажется, ты нам говорила, что на американскую юриспруденцию больше повлияло римское и английское право, чем право любой другой страны.
— Полбалла тебе прибавят, салага, но тебе всё же следует пойти на девятичасовую лекцию, чтобы узнать, при чём тут наполеоновский кодекс. Кстати, ты можешь сделать для меня две вещи?
— Только две? — спросил Джимми, включая душ.
— Можешь ты перестать смотреть на меня, как потерявшаяся собачка, когда я читаю лекцию?
— Нет, — ответил Джимми, высовывая голову из ванной и глядя на Джоанну, пока она снимала ночную рубашку. — Какая вторая вещь?
— Можешь ты проявлять какой-то интерес к тому, что я говорю, и хоть иногда что-то конспектировать?
— Зачем мне конспектировать, если ты же будешь ставить мне отметку?
— Потому что тебе не понравится та отметка, которую я тебе поставила за твою последнюю работу, — ответила Джоанна, становясь рядом с ним под душ.
— О, а я-то надеялся, что получу отметку «А» за мой последний шедевр, — сказал Джимми, начиная намыливать её грудь.
— Ты помнишь, что ты написал о том, кто оказал самое сильное влияние на Наполеона?
— Жозефина, [30] — не раздумывая, сказал Джимми.
— Это, может быть, правильный ответ, но в своём реферате ты написал не это.
Джимми вышел из душа и начал обтираться полотенцем.
— Что же я написал? — спросил он, поворачиваясь к ней.
30
Жозефина де Богарне (1763–1814) — жена Наполеона Бонапарта (1769–1821).
— Джоанна.
Через несколько минут все двенадцать вертолётов летели в боевом порядке V. Нат надел наушники и стал слушать, что говорит капитан.
— Мы вылетаем из нашего воздушного пространства через четыре минуты, и я предполагаю оказание первой медицинской помощи в двадцать один ноль-ноль.
Нат взглянул в окно на звёзды, которые нельзя увидеть на американском континенте. Он чувствовал, как в нём нарастает возбуждение по мере приближения к вражескому воздушному пространству. Наконец-то он примет участие в войне. Его удивляло, что он не ощущал никакого страха. Наверно, это придёт позднее.