Дети вечного марта. Книга 1
Шрифт:
Мужчина в оборванной серой хламиде стоял у дороги, будто дожидаясь. Когда арлекины с ним поравнялись, он молча кивнул и прыгнул к ним в повозку.
— Правь налево, — подал голос незнакомец у развилки.
— Ты кто? — потребовал Шак.
— Провожатый.
У человека было сухое, бледное лицо. Из обтрепанного ворота грубой домотканой хламиды торчали костистые ключицы и жилистая шея. В руках — увесистая палка.
От него исходило нечто. Не плохое, не хорошее — скорее отрешенное. Он будто витал где-то, не замечая, или не интересуясь окружающим.
— Смотри! — Вдруг заорал Игор. За поворотом дороги открылась укромная падь, в центре которой среди деревьев пряталась деревенька. Не деревенька даже — хутор. По сторонам дороги стояли два длинных приземистых строения без окон. Над ними нависал огромный крест из почерневшего от времени дерева. Когда подъехали ближе, стало видно: дорога упирается в подножье креста. Дальше — стена черного ельника.
И люди, разумеется, Куда без них! Жители хутора выстроились по обе стороны дороги. Когда повозка поравнялась с первым, обряженным в такую же как у проводника серую хламиду, он пал на колени, протянул руки к Игору и завопил: "Спаситель"!
Люди падали на колени и валились лицом в землю. Игор хотел придержать поводья, но проводник непререкаемо велел:
— Правь к кресту.
Сун вертел головой. Улыбка, которая появилась у него, как только въехали в деревеньку, сползла. Бывший раб насторожился и все время поглядывал на Шака, что тот предпримет.
А что тот? Он что, в конце концов, многомудрый старейшина, чтобы все знать! Ну, слышал про крестопоклонников, а больше-то ничего! Он сам не понимал, что происходит. Только под ложечкой сосало — вот-вот вывернет горькой желчью.
Когда телега встала, с одной стороны дороги головами в землю лежали мужчины, с другой — женщины. Шак отметил про себя, что они строго разделены.
Под крестом стояли трое стариков. Все с длинными белыми бородами. Все в долгих ветхих одеждах. У одного плащ распахнулся, открывая грязную дырявую рубаху. Сквозь прореху на боку выглядывали, обтянутые сухой коричневой кожей ребра. Проводник спрыгнул на землю и пал перед троицей на колени.
— Я привел Спасителя.
— Видим, — глухо отозвался средний старец. — Сегодня у нас великий день. Спаситель пришел к нам со своими апостолами. Братья мы отмечены! — последнее слово он возопил пронзительным визгливым голосом. — Спаситель с апостолы его принесли нам надежду.
Братья отозвались тихим гулом. Шаку показалось, что они хором ведут какой-то речитатив. Сестры молчали. Шак обернулся. Женщины голов не поднимали, а мужчины разогнули спины и теперь, улыбаясь, глядели на гостей. Пока крутил головой, не заметил, как старец подал знак.
Когда мужчины кинулись к телеге, принять боевую стойку успел только он. Остальных так похватали. Но… подняли на руки и понесли. Недоумевающий конь опустил шест, — единственное оружие, которое можно было возить с собой по герцогству. Его смиренно окружили, взяли под руки, и повели к кресту.
В центре человеческого круга остались двое: глава общины в рваной рубахе и лысый чужак.
Игор побелел под своими рубцами до воскового цвета. Наверное,
— Веришь ли ты в силу креста? — Ткнул пальцем в грудь Игора правый старец.
— Я… не знаю. Верю, должно быть…
— И неверие, есть вера, — провозгласил левый.
— Возликуем, братья! Спаситель верит! — Опять взвизгнул глава общины.
— А-а-а-а! — отозвалась паства.
Женщины так и стояли на коленях головами в землю. Детей нигде не было видно. Их, наверное, не пустили на улицу, дабы не нарушать торжество момента.
— Приступим, же братья к священной трапезе. Спаситель будет сегодня среди нас!
— А-а-а-а!
Их завели в дом. Следом в помещение с низким потолком набилось все мужское население хутора — человек двадцать немытых, а потому до невозможности вонючих крестьян.
У дальней стены стоял дощатый, черный от копоти стол. Игора усадили в центре. По сторонам расположились старцы и провожатый. С лиц всех четырех не сходило благоговение. Обоих "апостолов" устроили по торцам стола. В затылок Шаку кто-то тяжело дышал. Скрипела обувка, кашляли, топтались.
Конь уставился в доски столешницы. Иначе, душная комната грозила пойти колесом. Кто-то из крестьян принес и осторожно поставил в середину стола кривобокий кувшин с водой. Другой притащил ковригу жесткого, похожего на дерево, хлеба. Старец разрезал хлеб на семь кусков и протянул первый Игору:
— Прими, Спаситель, хлеб тайной трапезы.
— Я не Спаситель, я простой путник. Мы арлекины. Река разлилась…
— И движение крыла бабочки, и разлив потока, и путь человеческий — все в руке Безымянного.
— Кого!? — охнул Игор.
— Слабые, ничтожные люди забыли Его имя. Но пока жив хоть один из рабов Его, с нами вечно пребудет сила меча и креста.
Мужики нестройно затянули свой речитатив. Старцы торжественно начали есть, отколупывая от ломтей по крошке. Игор тоже потянул ломоть в рот, надкусил и чуть не выплюнул, но сдержался; пожевал, проглотил. На второй укус его не хватило. Он отодвинул кусок и припал к черепку с водой.
— Ешь, — Шаку подвинули горбушку и воду.
Конь принюхался. Неа. Он это даже пробовать не станет. В потоке запаха отчетливо вычленился и забил ноздри сладковатый аромат пестрой мускарицы, растения редкого, но крайне опасного. Однако местные жители-то ели, и — ничего!
Обосновавшийся напротив, Сун тоже не торопился ужинать. Ему настойчиво подвигали кусок, он мотал головой.
— Твои апостолы, Спаситель, грешат неверием. Погляди, они отказались от наших даров, — посетовал глава застолья. — Безымянный не простит нам мягкосердечия. Пришедший да будет обращен. Накормите гостей, братья!
Шак и моргнуть не успел. На него сзади кинули петлю. Плечи стянул жесткий волосяной аркан. Сопевший за плечом хуторянин, ухватил коня за волосы, загнул голову назад и ткнул куском хлеба в зубы. Шак рванулся, но получил удар по голове. Били умело. Череп не треснул, только стены поплыли. На противоположном конце стола тоже самое происходило с Суном. Его не связали, навалились втроем и стали силком кормить.